Тень каравеллы

Лента обрывалась еще до того, когда Анка-пулеметчица посылает в строй каппелевцев первую смертоносную очередь. И, откровенно говоря, я был рад этому.

В ту пору ни друзьям, ни даже самому себе я не смел признаться, что мне жаль этих красивых, стройных и (никуда не денешься, это сразу видно) храбрых офицеров. Шевелилась в душе смутная догадка, что идут они под пули не ради своего буржуйского богатства и не ради пустого дворянского фанфаронства…

Что ни говорите, а это страшно: идут, идут, и вот – р-раз! Та-та-та-та! И уже многих нет. В одну секунду!.. В настоящем кинотеатре, когда очередной раз показывали «Чапаева», я, бывало, даже зажмуривался в этот миг.

И хорошо, что здесь, у Стасика, этого не было. Дождавшись последнего момента перед обрывом ленты, крутили мы ручку назад. И хохотали с облегчением, когда офицерские шеренги торопливо маршировали обратно, спиной вперед. Пусть уходят…

И уже тогда мелькала мысль: если бы на самом деле можно было вовремя крутнуть в обратную сторону рукоятку, не доводить дело до большой крови…

Тогда же шевелилась и догадка о том, что, может быть, не только в киноленте, но и на самом деле время не монотонно, а прерывисто и состоит из бесконечного множества картинок жизни. Кажется, теперь это ученые и фантасты называют «корпускулярной теорией времени» или как-то еще в том же духе…

Несколько раз мы с Фориком заговаривали об этом, но разговор быстро угасал: нам не хватало слов, чтобы выразить философские и физические сложности. Так сказать, имела место «недостаточность терминологического запаса»…

Чижик в этих разговорах не участвовал. Он любил сказки. Непонятности мира его не интересовали. А может быть, и пугали. Зато прерывистое движение киноленты Чижик прекрасно освоил на практике.

Вот как это было.

Стасик подарил нам метровый кусок ленты от кинокомедии «Свинарка и пастух». Тот момент, когда этот самый пастух-дагестанец мчится на коне отстаивать права на свою невесту – свинарку Глашу. В аппарате Стасика этот отрывок проскакивал за пару секунд. Чижик научился продергивать ленту через наш фанерный фильмоскоп коротенькими, длиной с кадрик, рывками. Конечно, это было гораздо медленнее, чем в настоящем кинопроекторе. И на экране возникало сильное мелькание. Но и движение возникало! Лошадь толчками вскидывала копыта, всадник судорожно приподнимался в седле, конская морда делалась все крупнее, приближалась к зрителю…

– Чижик, давай еще!

– Сейчас… – Чижик был безотказен.

– Чижик, еще раз!

– Пожалуйста!

Этот фильм длиной в несколько мгновений мы могли смотреть, смотреть и смотреть. Потому что создавали его как бы собственными руками. Вернее, Чижик создавал, но при нашем горячем, восторженном участии. Кстати, он умел продергивать ленту так, что кадрик всегда оказывался точно в рамке.

– Давай снова!

Но в конце концов надоедало. И мы опять принимались за разглядывание отдельных кадриков.

Их теперь у нас было больше прежнего. Стасик расщедрился однажды: подарил пригоршню обрезков. Там оказалось даже несколько трофейных: про трех мушкетеров, которые на самом деле были поварами.

Самого Стасика отдельные кадры не интересовали. Ему нужны были ленты для проектора. Чем длиннее, тем лучше. Стасик добывал их у каких-то взрослых парней, имеющих дело с кинотехникой, – выменивал, покупал. Вообще-то дела эти были, наверное, не очень чистые. Стасик от разговоров про них уклонялся. Ну, мы и не лезли с расспросами. Гораздо важнее, что Стасик обещал подарить еще несколько длинных обрывков. И мы заранее предвкушали, как Чижик начнет с четкостью механизма пропускать их через наш фанерный ящик и на экране оживут знакомые, а может, и незнакомые, киноперсонажи.

И это будет новое счастье. Даже больше, чем у настоящего кинопроектора!

Потому что у Стасика было хорошо, но в чулане под лестницей все-таки лучше. Это был полностью наш мир, наше кино, наша жизнь.

Здесь мы делились тети-Катиными пирожками и секретами, пересказывали друг другу любимые книжки, рассуждали про устройство Солнечной системы и порой даже пели песни. Мы так подружились, что уже не стеснялись, хотя вообще-то пение считалось девчоночьим делом.

Но мы не просто пели – мы озвучивали наше кино! Если попадался кадрик из фильма, известного своими песнями, мы тут же затягивали:

Шаланды, полные кефали,
В Одессу Костя приводил…

Или:

Первым делом, первым делом – самолеты…

Самой любимой была песня Дика Сэнда. Когда на экране появлялась бригантина «Пилигрим», Чижик тоненьким голосом начинал:

Кто решил стать моряком,
Кто покинул отчий дом…

И мы не отставали:

Пусть теперь о тихой жизни не тоскует!
Мы пройдем сквозь шторм и гром,
Где все пляшет кувырком,
Напевая песенку такую…

Вдохновение разгоралось в нас, и сухопутный чулан начинал казаться кубриком под корабельным трапом. Его даже покачивало.