Тень Химавата

Драупади в это время сжимала руками края таза. Вината знала, что вода символизирует жизнь и душу будущего ребенка. Наклонившись над женой, Чакри поцеловал ее в пупок, затем проговорил:

Да родится тут герой,
Сын у тебя, десятимесячный!..

Тем временем Вината налила в миску с травой сахадеви простокваши, размешала. Муж помог жене подняться, после чего она встала коленями на ветку баньяна лицом к нему. Чакри трижды зачерпнул горстью молочную смесь, а Драупади пила из его руки.

При этом он приговаривал:

– Что пьешь? Что пьешь?

А она отвечала:

– Пумсавану! Рождение мальчика!

Затем Чакри окунул безымянный палец в миску, а жена подняла подбородок вверх. Он трижды капнул ей в нос жидкость, произнося гимн Агни и Индре.

Обряд закончился словами:

– Пусть сын благополучно родится через десять месяцев.

После этого Чакри поднял с пола ветку баньяна, вымазал ее простоквашей и снова вышел наружу. Положил ветку на солнце рядом с родственниками, которые переглядывались и радостно кивали, соединив ладони в хапчанг[58]. Осталось провести последний, не менее важный обряд расчесывания волос, чтобы прогнать от будущей роженицы злые силы.

Драупади вышла из хижины во двор и присоединилась к родственникам. Те трогали ее за руки, гладили по голове. Одна из них поставила перед ней горшочек с вареным рисом и зернами сезама. Кушанье было обильно сдобрено горчичным маслом.

Жена брала рис рукой, а Чакри задавал ей ритуальные вопросы: видит ли она в горшочке будущих сыновей, скот, долгую счастливую жизнь мужа… Драупади отвечала утвердительно. Затем он вплел в ее волосы ветку баньяна со словами: «Как это дерево богато соком, так и твое лоно богато сыном».

Наступило время расчесать волосы жены. Сделав пробор, он провел по нему от лба к затылку пучком лугового мятлика, произнося священные слова. Потом сделал то же самое веткой баньяна, веретеном с намотанной на него шерстяной нитью и, наконец, пятнистой иглой дикобраза.

Церемония закончилась пожеланиями родственников доброго здоровья беременной, благополучных родов, а также счастливой совместной жизни с Чакри.

Все разошлись, но Вината осталась с сестрой. Они оживленно обсуждали только что совершенный ритуал. Драупади казалась довольной.

– Я чувствую, что будет мальчик.

– Откуда ты знаешь? – ехидно заметила Вината. – Обряды проводят для всех, но не все рожают сыновей.

Ее душила ревность: вон сестра уже беременная, а она все еще не замужем, хотя срок подошел.

– Знаю… – с таинственной улыбкой проговорила Драупади, поглаживая живот.

– А я вот буду рожать только сыновей, – упрямо продолжала Вината.

Потом смутилась.

– Хотя девочки мне тоже нравятся.

Сестра засмеялась и обняла ее. Вината решила открыться.

– У меня появился жених, – выпалила она.

– Кто? – с радостным удивлением спросила Драупади.

– Его зовут Бхимадаса, он из Озене. Мы познакомились на празднике Бхутаматр, когда он вместе с другими кармакарами спустился с Калаубала и пришел в деревню.

Вината закружилась по комнате со счастливым выражением на лице. Сестра вдруг перестала улыбаться. Мало того, что у парня имя неблагозвучное, так он еще и сборщик ладана.

– Кармакара? – тревожно переспросила она. – Он не брахман?

– Нет, – задиристо произнесла Вината, – он шудра. Ну и что?

– А то, – раздраженно выпалила Драупади, – что брахманка не может выйти замуж за шудру.

– Еще как может, – не унималась Вината. – Об этом в «Яджурведе» написано, а грихьясутры даже разрешают брак вдовы с домашним рабом. Мне Чакри рассказывал.

– Ты в своем уме? – Драупади перешла на повышенный тон. – В «Яджурведе» говорится о браке вайшийки с шудрой, а не брахманки. Бывает, что брахман женится на шудрянке по браку анулома, позволяющему мужчине снисходить до низшей варны. Ты – женщина, тебе это запрещено. Он ведь не прошел обряд упанаяны[59], который позволяет арию жениться. И никогда не пройдет. Для нас даже ученость жениха не так важна, как его варна. Ну, ладно, был бы он кшатрием или богатым вайшьей… Но шудра!

Вдруг она остановилась, словно пораженная ядовитой мыслью, подозрительно спросила:

– Он светлокожий?

– Нет, черный, – с вызовом ответила Вината.

Сестра со стоном всплеснула руками.

– Так он еще и наг! – она сорвалась на крик. – А о детях ты подумала? Они будут бесправными чандалами[60], низшими из людей. Им не позволят жить в арийских городах. Кроме собак и ослов у них никогда не будет другого имущества. Их профессия – могильщик или палач. Одежду они должны снимать с трупов, вместо украшений из золота и серебра – носить железные побрякушки, а есть из разбитой посуды. Они обречены всю жизнь скитаться. Ты этого хочешь?

Драупади схватилась за голову.

Вината в слезах выбежала из хижины. Выскочив за ворота, бросилась вверх по склону, не разбирая дороги. А Драупади в расстроенных чувствах опустилась на циновку.

«Только этого не хватало, – рассуждала она. – Если Вината сбежит из дома с шудрой, такой поступок покроет весь род Лакшмидхара несмываемым позором. Надо обо всем рассказать отцу, пусть он решает, что с ней делать…»

5