Тень Хиросимы

Небо на востоке просветлело, окрашиваясь в нежные розовые тона. Маленькие звёздочки, подобно молоденьким девушкам, скрывающим свою красоту от чужих нескромных взглядов, юркнули за лёгкую светло-фиолетовую ширму и только самые яркие и бесстыжие продолжали мерцать, украшая собой прозрачное полотно небосвода.

Где-то скрипнула лёгкая ширма – сёдзи. Дома оживали и наполнялись звуками неприхотливого японского быта. А улицы по-прежнему пустовали. Одинокие прохожие брели по своим делам, прижимаясь к белым стенам невысоких домов.

Так бы шёл себе и шёл, – подумал Ёноскэ, – подобно легендарному ронину. Никому и ничем не обязанный, свободный поэт тенистых дорог… Да, вчера в гостях у Харуо мы хорошо посидели, – потирая лоб, неожиданно прервал поэтический ход мысли Ёноскэ, – голова тяжёлая. Ну и ладно, не так уж часто мы стали встречаться за дружеским столом, – оправдывался он сам перед собой. – Времена нынче тяжёлые – война. Будь она трижды проклята! И вместе с нею все америкашки с их авианосцами и бомбардировщиками. – Ёноскэ тихо вздохнул. – И всё-таки стол был великолепный! Надо отдать должное О-Ити.

Ёноске с удовольствием вспомнил вечер. Они собрались у Харуо по случаю его дня рождения – старые друзья. Сколько Ёноскэ помнит, они всегда были вместе. Начиная с детских уличных игр и беззаботных подростковых увлечений, когда они расставались поздно вечером, чтобы утром снова встретиться, до сегодняшних тяжёлых дней, когда встречи стали очень редкими и по случаю.

За столом было шумно. Желание забыться хоть на минуту, отстраниться, само тянуло руку к чашечке с сакэ. Раздавались громкие здравицы. За именинника и его прекрасную жену О-Ити. За её чудесное умение «среди разрухи и войны» накрыть такой богатый стол… М-м-м, суси, политое сёю, были такими вкусными! – Ёноске даже зажмурился от удовольствия, вспоминая удавшийся вечер. – И где она по теперешним временам взяла такую нежную рыбу на суи-моно. Нет, я всегда говорил, что Харуо повезло с женой.

Потом сакэ обжигало горло за императора и славную армию. Бремя войны легло на каждого. И вчера вспоминали тех, кто был призван и сейчас защищал их Родину. Тех, кто уже никогда не сядет за дружеский стол. Когда тёплый хмель разнуздал не только одежду, но и языки, вспомнили древних богов своей маленькой доброй родины.

«Ребята, давайте поднимем наше сакэ! – Ёси, слегка покачиваясь, бережно поднял маленькую фарфоровую чашечку. И выдержав многозначительную, почти театральную паузу, в течение которой он осоловевшими глазами оглядел каждого сидящего за столом. Словно командир перед строем. И продолжил: – Давайте поднимем это славное сакэ во славу нашего славного и древнего бога, покровителя воинов Хатимана! Пусть вместе с этим глотком вольётся в нас его древний и грозный воинственный дух. Пусть вложит он в наши руки страшное оружие, безжалостно карающее наших врагов. – Ёси тряхнул головой, – пусть будут они прокляты, проклятые „рыжие“!»

Дух древнего бога, дремавший где-то под остроконечной крышей, заслышал зов и сорвался вниз навстречу со своими единокровниками.

Ёноскэ вспомнил пылающие глаза друзей. Улыбаясь, он покачал головой, так же, как это делают старики, беззлобно шепелявя себе под нос: «Дети, ну настоящие дети». После чего посмотрел на узкую полоску неба, еле-еле проглядывающую среди свешивающихся деревянных карнизов, уже окрашенную в золотистые утренние цвета.

Несмотря на понедельник, он не спеша брёл по одной из боковых узких улочек Хиросимы. Спешить было некуда – в его конторе знали ещё с пятницы: Ёноскэ Юкио сегодня пригласили на сборный пункт, а туда зря не приглашают. И только старая привычка вытолкнула его с утра пораньше из теплой постели и направила хорошо знакомым маршрутом. «Зайду на работу. Переброшусь парой слов и пойду на сборный пункт. Туда я завсегда успею».

Двухэтажные дома прижимались так тесно друг к другу, почти вплотную, что улочка походила скорее на тропинку, затерянную среди городских ущелий. Иногда попадались непритязательные и простенькие вывески. Вроде той, на которой черными иероглифами на белом фоне было написано: «Хозяйственная лавка Ёси Акебоно». Где-то в доме заплакал младенец. Ёноске снова удовлетворённо покачал головой, – жизнь продолжается и течёт своим чередом. Он прекрасно знал, что примерно через одно тё он вынырнет на просторную и широкую улицу, заполненную людьми с их вечными разговорами о насущном, с шумным позвякивающим трамваем и повернёт направо в сторону Центра Содействия Промышленности с куполом на крыше. Ёноскэ не раз бывал там по делам.

Со стороны порта донёся пронзительный звук сирены. Воздушная тревога! – Ёноскэ весь внутренне сжался. От хорошего настроения не осталось и следа. Звук напомнил: идёт война, и даже здесь, в тылу, она каждый миг может напомнить о себе, покалечить и убить.

Испугано захлопали оконные рамы. Ёноскэ ускорил шаг – возле Центра Содействия Промышленности находилось бомбоубежище.