Тень Хранителя

Последние пять дней стали самыми тяжелыми за все время их путешествия. Все их беды начались сразу же после того, как они с Лампи расстались с Камьяром. Как только сказитель сказал им о том, что лучшее — враг хорошего, а потому приезжать в лагерь братьев слишком рано ни к чему, пошел проливной дождь. А когда стемнело — это случилось на несколько часов раньше, чем должно было, — резко похолодало, пошел дождь со снегом, до нитки промочивший их накидки и досаждавший лошадям. На холоде было тяжело бороться со сном и стоять на часах. А поутру коням было трудно двигаться по опасно обледеневшей земле.

Но в тот день, к счастью, утро выдалось солнечное, а с юга подул теплый ветер. Разложив мокрые накидки на крупах лошадей, чтобы они по дороге обсохли, друзья постепенно оттаивали от ночной стужи.

Солнце стояло уже высоко в небе, когда они остановились у покрытой гравием тропинки, которую Роун прекрасно помнил — по ней он ездил на мотоцикле со Святым сначала как пленник, а потом как друг. Как легко он ему тогда поверил! Предательство Святого было первым в жизни Роуна, и его задевало, что оно оставило в душе незаживающую рану. Хотя она и не была видна, как шрам на груди, следы ее были гораздо глубже, а вред, который она ему нанесла, неизмеримо сильнее. Бросив взгляд на озадаченное лицо друга, он попытался объяснить ему свои переживания:

— У меня такое чувство, будто настал последний час моей свободы. А как только въедем в эту долину, сразу все изменится.

— Знаешь, лошадям нужен отдых, — сказал Лампи, тут же соскочил на землю со своей пегой кобылы и повел ее на водопой.

«Это он мне чуть больше времени хочет дать», — подумал Роун. Всего лишь мгновение, за которое можно ощутить тепло солнечных лучей, запах земли и журчание воды, обкатывающей гальку в ручье. Но именно такое мгновение давало ему небольшую отсрочку, позволявшую юноше просто почувствовать себя самим собой.

Они задержались у края большого луга, спускавшегося в долину. Кое-где там еще зеленела трава, умудрившаяся выстоять под холодными ветрами и дождями со снегом. Пока кони спокойно паслись, Лампи облокотился на кривое сучковатое дерево, с которого еще не полностью облетели увядавшие красно-бурые листья, и стал просматривать небольшую книжечку, позаимствованную им у апсара, по которой практиковался в чтении. А Роун тем временем провел полдень, прислушиваясь к шепоту жизни, доносившемуся со всех сторон, как будто именно это было самым главным делом его жизни. Но когда гора озарилась лучами заката, он понял, что дольше там оставаться было нельзя. И тем не менее, когда они следовали вдоль русла ручья, ведущего в лагерь братьев, коня он пришпоривать не стал.

Хотя юноша и старался продлить спокойствие пути как можно дольше, вскоре они оказались у оврага, по склонам которого возвышались зубчатые скалы и росли высокие деревья. Уже был виден лагерь, и оттуда в честь их приезда донесся оглушительный перезвон колоколов.

— Лучше бы по поводу нашего приезда они приглушили немного звук! — прокричал Лампи.

Высоко на деревьях Роун уже различал дозорные площадки, где стояли на страже вооруженные арбалетами часовые. Святой выбрал для лагеря братьев именно это место, потому что овраг представлял собой естественное укрепление — это был единственный путь, которым можно было туда попасть, и Роун с Лампи слегка пришпорили коней. Миновав гряду огромных валунов, они выехали на плоскую возвышенность и увидели там человек пятьдесят братьев во главе с Волком и Жало.

— Роун из Негасимого Света! — воскликнул Жало.

Братья приветственно подняли мечи.

— Роун! Роун! Роун! Роун! — громогласно прокричали они и застыли по стойке «смирно».

Лампи чуть склонился к Роуну, чтоб другим это не было заметно.

— Кажется, они ждут, чтоб ты им что-то сказал, — прошептал он.

Роун пристально вгляделся в лица мужчин, и перед его мысленным взором возник бык, являвшийся ему в одном из видений. Выгнув шею так, чтобы проникнуть взором в самую глубь его глаз, он сказал ему голосом крысы: Кровь быка, ты знаешь об этом.

Рука Роуна машинально коснулась рукояти меча. Он выхватил его и поднял над головой.

— Друг! — крикнул он.

Братья тут же, как по команде, подняли мечи и стали скандировать:

— Друг! Друг! Друг! Друг!

Повернувшись, чтобы спешиться, Роун заметил, что у Лампи рот в улыбке растянулся до ушей. Роун лишь пожал плечами, но удержался, чтобы самому не расплыться в улыбке. Оба они стали деловито снимать с коней поклажу.