Тень Конторы

Но фраер в переговоры вступать не стал. Он припал щекой к прикладу и, слова не сказав, нажал на спусковой крючок. Пулемет вздрогнул и застучал, как швейная машинка «Зингер». Одной длинной, ровной, бесконечной очередью.

Пули точно размеренными «стежками» прошли по толпе «быков», пришпиливая их к земле. В салоне «УАЗа» звонким градом посыпались выбрасываемые затвором гильзы. «Быки» всплескивали руками, в которых были зажаты бесполезные, так и не снятые с предохранителей автоматы.

Кто-то попытался открыть ответный огонь, но был тут же сбит бьющими в упор пулями.

Кто-то в панике крикнул:

— Шухер!

И побежал. Но недалеко.

В спину ему ударила короткая, в три патрона, очередь, которая легко догнала и опрокинула беглеца навзничь.

Еще одна длинная очередь прошла низом, по телам уже поверженных «быков», нащупывая и шевеля их.

Та-та-та-та!..

Пулемет дожевал ленту и затих. Наступила оглушительная и в самом прямом смысле слова мертвая тишина! Прошло буквально несколько секунд — никто даже ничего не успел понять, а полтора десятка трупов корчилось в агонии на земле. Еще пять бандитов громко стонали, зажимая руками раны и пытаясь отползти в сторону.

Из «уазика» раздалось несколько тихих, как кашель, одиночных выстрелов. И после каждого один из раненых вздрагивал и затихал. Навек.

Еще через секунду дверцы «УАЗа» захлопнулись, и машина уехала…

Все было кончено. С «крышей» кончено!

И по-другому быть не могло!

«Быки» привыкли «перетирать», пугая противника и постепенно распаляя себя на драку. А здесь никто никого не пугал. И не собирался пугать. Здесь — расстреливали.

Предпочитающим загонять стаей заведомо слабую жертву бандитам было трудно противостоять хорошо обученным и натасканным на убийство бойцам. Которым не надо было себя подстегивать.

«Быки» — они, конечно, с виду очень страшны, но только телкам, а не пастухам!

Кто был тем пулеметчиком, лишившим полгорода «крыши», установить не удалось. Потому что пулеметчик ни разу из «уазика» даже не высунулся! На снятых милицейскими оперативниками пленках ничего, кроме распахнутой настежь задней дверцы и бьющего из-за них огонька, разобрать было невозможно, так как съемка велась издалека. Правда, был еще номер машины!.. Но очень скоро выяснилось, что машина угнана за полчаса до «стрелки» и сразу после нее сожжена. Причем в ней даже стреляных гильз не нашлось…

Управляющий банком «Развитие» торжествовал. Потому что победил! Да еще при этом и сэкономил! Он заплатил два с половиной «лимона» за девять трупов, а ему на ту же сумму «отпустили» двадцать! То есть каждый мертвец обошелся ему вдвое дешевле первоначально запрашиваемой цены!

Наемные убийцы оказались не жмотами, оказались на удивление щедрыми ребятами.

Управляющий был счастлив!

Но, кажется, счастлив преждевременно…

Глава 46

«Первый» не всегда был первым. В детстве — последним, потому что был довольно хилым. Его частенько колотили ребята из его двора. И из соседних тоже. Что самое обидное — не самые сильные ребята, а самые слабые, которых били более сильные. Им нужно было на ком-то вымещать свои обиды, и они выбрали его.

— Ну-ка, ты, иди сюда! — кричали ему, маня пальцем.

Он шел, хотя знал, что его будут бить. Но если не идти, то бить будут еще сильнее.

— Ты че у Витьки ручку зажилил и не отдаешь?..

Ручка была предлогом. Вместо ручки мог быть ластик или насос от велосипеда. Бить просто так, ни за что, в их дворе было не принято, и бьющей стороне приходилось к чему-нибудь прикалываться, изображая из себя благородных мстителей.

Когда его били, он не плакал — он молчал, про себя ненавидя истязателей. А после вымещал свою злобу на беззащитных животных — на бездомных кошках и собаках. Он ловил их и мучил, вначале привязывая им к хвостам банки, а потом, войдя во вкус, расстреливал из рогатки.

Когда об этом узнавали во дворе, а узнавали всегда, — его били. Причем куда сильнее, потому что за дело.

Но чем сильнее его били, тем хуже приходилось бездомным животным.

Он привязывал дворняг веревкой к столбу и, набрав круглых камешков, пулял в них с расстояния в три метра. Собаки визжали и волчками крутились на месте. Убежать они не могли — веревка не давала.

Одну из собак он случайно забил до смерти, угодив ей камнем в глаз, и испытал очень сложное, из смеси страха и стыда, чувство. Удовольствия — тоже! Он смотрел на только что скулившую дворнягу, которая теперь лежала недвижимо, вывалив на асфальт язык. Ее убил — он! И от этого почувствовал себя сильным. Даже более сильным, чем его сверстники, которые били его. Они — били, а он — убил!

Через несколько дней ему захотелось вновь испытать то, незнакомое ему, но такое привлекательное ощущение — ощущение собственной силы и власти над зависимым от него живым существом.