Тень королевы, или Слеза богини

Зато я нашла письмо Лиретты Казицкой, написанное ею в 191-9 году из Киева в Варшаву. В этом городе жила сестра Лиретты, вышедшая замуж за артиста варшавского оперного театра.

«Милая Эва! Я не знаю, что будет со мной дальше, не знаю, как и зачем мне жить. Вчера эти распоясавшиеся воры убили моего мужа. Если до вас докатились слухи о том, что происходит в Киеве, то вы должны знать, что не осталось ни одного приличного дома, который не был бы ограблен. Или, как они это называют, подвергнут конфискации. Вчера ночью они пришли к нам. Ян взял ружье и крикнул, что выстрелит в любого бандита, который переступит порог нашего дома. Они взломали дверь и пристрелили Яна. Пристрелили так просто, словно он был бродячим взбесившимся псом, убить которого — благо. Меня спрятала наша кухарка.

Не знаю, что будет со мной, но умоляю тебя: не отпускай Владислава домой! Боже мой, я пишу и не представляю, как переправить тебе это письмо! Почта не работает, вокруг хаос, анархия и беззаконие. Не знаю, за какие грехи господь наказал отцов, но умоляю его быть милосердным к детям. Храни вас Пречистая дева!»

Выходит, во время смуты и гражданской войны, сын Яна Казицкого был в Польше. Как он туда попал и когда вернулся назад в Россию, я не знаю. На этом история семьи Казицких, собранная в документах, обрывалась.

Но самое интересное я оставила напоследок.

Как я уже говорила, сохранилась обширная деловая переписка Яна Казицкого с посредниками, торгующими драгоценностями. И среди этих писем меня заинтриговало послание одного итальянского ювелира, отправленное Казицкому в 1899 году.

«Должен признать, сеньор мой, что вы выиграли спор. Я считал эту вещь не просто утерянной, а мифической. Однако остается только признать, что ни одна легенда не возникает без весомых на то оснований. Вы были правы, сеньор, она существует. Человек, которому она досталась в наследство, сильно обнищал. Однако он не желает продавать реликвию ни за какие деньги. Больше того. Мне пока не удалось ее осмотреть с той тщательностью, которой требуют обстоятельства. Владелец показал мне ее, не поднимая хрустальной витрины, под которой пребывает сей Артефакт. Владелец поклялся, что как бы ни властвовал над ним рок, этот предмет никогда не покинет его дом. «Никакими деньгами, — сказал он, — невозможно измерить высоту, с которой оказался низвергнутым мой род. Род, восходящий к императору Аврелиану». При сих величественных словах он принял не менее величественную позу, в которой изображен его благородный предок. Впрочем, подождем, сеньор, подождем. Владелец интересующей вас вещи еще не успел проесть деньги, полученные от продажи Рафаэля. Мне помнится, что те же самые великолепные слова он произносил относительно его божественной Мадонны, которую недавно продал очень выгодно при моем скромном посредничестве. Увы! Дух древних римлян давно переместился из сердец наследников в их объемные желудки!».

Итак, вот оно, первое упоминание об Артефакте! Ювелир, очевидно, сознательно избегал называть вещь своим именем. Ясно одно: это была драгоценность, которую Казицкий хотел получить для своей коллекции, и это была драгоценность, ставшая легендой.

Я отложила первое письмо итальянского коллеги Казицкого и взялась за второе, пришедшее из Рима полгода спустя.

«Что ж, сеньор мой, вода точит камень, как говорят в вашей превосходной стране. Наследник «доел» Рафаэля, а больше есть ему нечего. Одно время он всерьез намеревался найти себе богатую невесту из неродовитого купеческого сословия. Было сделано несколько попыток, но ни одна из них не увенчалась успехом. Рим слишком старый город, чтобы не помнить об эфемерности знатных имен и незыблемости золота. Честь, которую собирался оказать нашему сословию столь знатный господин, осталась невостребованной. Я думаю, что стоит подождать совсем немного, и величественные жесты, кои он так любит, останутся в величественной истории его рода. В самом деле, предкам этого господина они пристали куда больше, чем ему. Все вырождается в этом мире, сеньор мой, все переходит в свою противоположность, и самое доброе вино через тысячелетие становится уксусом!».

Итак, человек, которому принадлежала драгоценность, происходил из древнего патрицианского рода. Что же могло храниться в его роду как величайшее сокровище, продавать которое он отказывался до самого конца?

Я вздохнула, снова ощущая собственное убожество. Возможно, человеку образованному и грамотному хватило бы этих двух писем, чтобы выстроить десяток гипотез.

У меня не было ни одной.

«Она». Итальянский ювелир называл эту вещь словом «она».

Я потерла занывший висок и взялась за третье письмо.

«Победа, сеньор мой, полная победа! Вчера мне оказал честь своим посещением сам князь Гвидобони-Висконти! Сиятельный Эмилио сидел в моих креслах и пил мое вино. Как вы понимаете, я был настолько раздавлен этой честью, что не осмелился пригласить его отобедать.