Тень Крысолова

Падающий вниз камень пролетает надо мной, катится, исчезает во тьме, и только эхо гремит в мозгу. Падает ещё один валун, и я лишь в самый последний момент успеваю отскочить.

Катятся бревна, шары гниющего навоза, большие и маленькие обломки, крошки, обрывки жести, куски бетона, памятники, обломки стен, шины, рельсы. Крысы и люди бегут за ними, пытаются поймать, подхватить, догнать. Падают, сталкиваются друг с другом… Как же все это близко от меня – я, маленькое, все ещё живое обиталище теплых мышц, костей, крови.

Я в ужасе разыскиваю взглядом Крысолова.

Он стоит позади меня с дудочкой в трясущейся руке. Он боится точно так же, как и я. И этот страх объединяет нас сильнее, чем поиски выхода из этого лабиринта смерти. Он отступает назад, отскакивает от падающего мусора, от бегающих теней, от собственного страха. Кто я такой для него? Живая крыса или такая же тень? А может – случайный временный шанс понять самого себя?

Он поднимает дудочку, подносит её к губам и дует в неё изо всех сил. Быстро приближается широкими шагами, проходит прямо надо мной, как будто не замечая.

Я снова отскакиваю от катящегося вниз камня. Сгорбленные от постоянного толкания груза фигуры карабкаются в гору и спускаются обратно. Камни, глыбы, комья, шары, цилиндры – большие и маленькие, светлые, темные, блестящие и матовые – катятся, трескаются, рассыпаются, взрываются. И только мы – Крысолов и крыса – продолжаем думать о спасении, пытаемся выбраться, отойти, отскочить, обогнуть, избежать, отклониться, спастись.

На мгновение мне в голову приходит мысль – а не схватить ли в зубы падающий обломок и не отправиться ли в гору, толкая его перед собой? Крысолов закусил губу. Он смотрит на падающие вниз камни так, словно думает о том же самом… А может, упрямое толкание тяжестей в гору – это единственный для нас шанс выжить? Может, так и надо существовать?

Ну нет! Это была бы смерть! Это и есть смерть! Взгляни…

Сутулые, сгорбленные, ползущие, бредущие тени удаляются, уходят в небытие, толкая и катя свои камни.

Надо залезть повыше и встать под стеной, чтобы лавина не могла до нас добраться. Может, спрятаться под той скалой, откуда доносится шум проплывающей воды? Я бегу впереди идущего широким, тяжелым шагом Крысолова. Место под скалой кажется мне безопасным. Только эта полутень-получеловек, прибитая к скрещенным доскам прямо над журчащим потоком, которая тщетно пытается напиться воды, которая все ускользает от узких побелевших губ. Выше качаются ветки с висящими на них апельсинами, яблоками, сливами – их никто никогда не сорвет и не съест. Крысолов играет. И мне на какое-то мгновение кажется, что несколько капель воды все же попадает в рот распятого человека.

Черная скала над потоком качается, дрожит – того и гляди рухнет. Я спасаюсь бегством. Слышу позади шарканье ног Крысолова.

Я уже научился распознавать нерешительность и неуверенность его шагов. Он играет на дудочке, все время оглядываясь, останавливаясь, то и дело поворачивая обратно, кружа на одном месте, издавая пронзительные, гортанные звуки. Он зовет, ждет, ищет кого-то близкого…

На его темном длинном пальто с широкими прямыми рукавами четко выделяются отстающие края карманов, засаленные от постоянного засовывания в них рук. Растянутые, обвисшие мешки, в которые мне бы хотелось забраться. Полы пальто колышутся, подметая дорожную пыль. Я забегаю вперед, а когда он подходит ближе, вцепляюсь коготками в шерстяную ткань и быстро карабкаюсь наверх, удерживая равновесие с помощью хвоста. Долезаю до обшитого по краю тесьмой кармана. Заползаю внутрь, трясясь от страха, что Крысолов вытащит меня отсюда и убьет.

Он даже не почувствовал, что я здесь. Он идет вперед и дует в свою дудочку…

Я выглядываю из кармана, обеспокоенный тем, что Крысолов остановился и явно не осознает, какая опасность ему грозит. Я узнаю кружащие вокруг нас тени, подмокшие луга, горизонты без солнца, запахи гниения, клонящиеся вниз скалы, пронизывающий холод подземных рек. Мне страшно, что я могу остаться здесь навсегда, стать каплей тумана на берегу неизвестного озера.

Крысолов встает у высокой белой скалы, вертит в руках свою дудочку. Он зовет, молит, жалуется… Видимо, он не знает, откуда может появиться тот, ради кого он забрался аж сюда…

Вдруг он глухо закашлялся, и я услышал, как этот кашель гулко грохочет в его легких – совсем как камни, летящие по откосу в пропасть…

Я увидел тень, бывшую чуть светлее других, с длинными волосами. Она двигалась медленно – точно плыла над землей. Крысолов сильнее дунул в дудочку. Фигура приблизилась и оперлась на его руку. Высохшая серая ладонь, лицо… Кажется, оно мне знакомо?

Она похожа на женщину, которую я видел в его доме… Не она ли умерла тогда, съев предназначавшееся мне отравленное печенье? Разве я не заглядывал ей в глаза, когда она умирала? Я втиснулся поглубже в карман, опасаясь, что она может заметить меня.

Сердце колотилось все быстрее, уши старались улавливать мельчайшие шорохи, ноздри чуяли опасность…