Тень Крысолова (Безымянная трилогия - 2)

Она поднимает хвост, вертится волчком, ползает по полу, переворачивается на спину. Но я, нажравшийся и удовлетворенный, хочу только одного - спать.

И вскоре я перестаю ощущать прикосновения ее вибриссов и влажный язычок, который лижет мою мордочку...

Я просыпаюсь. Самка чистит зубками шерсть у себя на брюхе. Разгребает волоски в разные стороны и промывает языком соски. Принадлежащие к ее семье крысы разглядывают меня, щиплют, трогают, проверяют.

Я боюсь, потому что с переполненным желудком у меня нет никаких шансов спастись бегством. Тем более что я пришел сюда, уткнувшись носом в хвост молодой самки, и не запомнил дороги, так что теперь не смог бы даже убежать отсюда. Я замираю, напрягаю мышцы и жду. Крысы рассматривают меня, лижут и лениво ложатся вокруг. Я встаю, зеваю, потягиваюсь и снова ложусь спать.

Время идет, а я сижу в этой огромной куче еды и не собираюсь даже выходить отсюда. Выйти? А зачем, если здесь, в полумраке и серости старого бункера, я нашел все, что только может понадобиться крысе?

Там, снаружи, остались собаки, кошки, совы, вороны, ястребы, лисы, куницы и Крысолов...

Ты лежишь на спине с набитым едой ртом и вспоминаешь недавние головокружительные путешествия в поисках жалкой засохшей корочки хлеба. Там ты жрал даже мыло, свечи и капающее из моторов машинное масло. Там люди убивали крыс, лошадей, кур и друг друга. Каждый новый день приносил лишь неуверенность и беспокойство.

Тут ты живешь спокойно, без страха, живешь медленно и сонно, не ожидая никаких перемен, потому что все перемены могут быть только к худшему.

Лишь теперь, когда тебе ничего не угрожает, ты понимаешь, чем был тот страх, который никогда не оставлял тебя, который жил в тебе, расплывался по всему телу вместе с кровью в жилах.

Ты не тоскуешь по дневному свету, не скучаешь без солнца... Здесь царят серость, полумрак, иной раз близкий к полной тьме.

Ты привык к темноте и огибаешь ящики и предметы, даже не видя их просто зная, что они здесь находятся. Кроме крыс и летучих мышей, висящих высоко под потолком и вылетающих отсюда лишь им одним известными дырами, здесь больше никого нет.

Ты стараешься забыть о людях, но у тебя ничего не получается.

Далекие содрогания земли, сильные и слабые сотрясения, от которых дрожат металлические банки, - все это явно дело рук человека. Крысы знают об этом и ненадолго замирают, подняв усы кверху, - прислушиваются, не приближается ли этот отдаленный пока грохот. Но беспокойство проходит, как только прекращают вибрировать бетон, стекло и металл. Тогда крысы снова падают на передние лапки и возвращаются к своей привычной жизни в тепле, сытости и лености.

Лишь теперь я замечаю, что крысы отсюда совсем не выходят на поверхность. Они слишком толсты, чтобы протиснуться по узкому желобу туннеля, соединяющего подземный лабиринт бункеров с внешним миром.

Когда-то они вошли сюда так же, как и я, - ведомые любопытством и надеждой набить свой вечно пустой желудок, а нажравшись и познав наслаждение постоянного насыщения, прекратили дальнейшие поиски и скитания. И даже если после долгого периода такой жизни в них снова вдруг просыпалось желание еще хоть раз увидеть солнечный свет и черноту ночи, ощутить нежное дуновение ветерка, они уже были слишком толсты, а может, и слишком ленивы, чтобы протиснуться обратно... Они останутся тут до самой старости и смерти. Слабые и немощные, раздутые от постоянного обжорства и недостатка движения, старики одиноко доживают здесь свои дни между банками с салом и мешками с мукой.

Другие, разбитые параличом, который так часто нападает на старых крыс, предостерегающе попискивая, таскают за собой разжиревшие животы и неподвижные задние лапы. За ними тянутся полосы мочи, кала и крови, сочащейся из стертых до живого мяса животов.

Когда я раньше вместе с молодой самкой пробегал мимо них, мне были непонятны эти полные зависти и боли взгляды.

Она меньше размером, тоньше и изящнее, с более длинным, чем у остальных, корпусом. Наверное, именно поэтому она с такой легкостью преодолевает узкое отверстие туннеля. Вот опять она юркнула в него и пропала из виду, а я, шедший за ней, застрял на полпути. Теперь я с трудом, пятясь задом, выползаю обратно, оставляя на острых выступах стен клочки шерсти.

Я с нетерпением жду - вернется ли она? Бегаю от стены к стене. Обгрызаю краску с широкой стальной двери, рядом с которой навалены горы ящиков и коробок.

Она возвращается. Прижимается ко мне. От нее пахнет прибрежным песком, розами и копченой рыбой. Эти запахи пробуждают воспоминания...

Я тоскую... Как бы мне хотелось вернуться в дом, окруженный садом, в нору между корнями деревьев, к шумящей от ветра траве. Я бы ел свежий хлеб и согретые солнцем фрукты, хрустящие косточки... А может, мне удалось бы отыскать дорогу к портовой набережной? Я обжираюсь шоколадом, сухим молоком, прогрызаю картонку с сухарями.

Напряженность... Жажда, желание. Железы под хвостом вновь наливаются соками, набухают... Почему она сбрасывает меня со спины? Почему не дает обхватить себя лапками? Неужели она ждет потомства?