Тень (ЛП)

Теперь он постоянно измучен, он почти не спит. Он функционирует только на адреналине и целеустремлённости, ведь если он достигнет того, что должен сделать, если он преуспеет, то она найдёт его быстрее.

Но сегодняшний день — это ключевой рубеж. Это тест.

Первый тест. Первый настоящий тест.

Он нервничает. Он стоит на траве, одетый в тёмную рубашку и тёмные брюки, держится в тени растущих неподалёку деревьев ровно настолько, чтобы его не увидели из долины внизу.

Дядя говорит в его сознании, но он лишь наполовину слышит слова.

«Это всего лишь демонстрация, — мягко посылает пожилой видящий. — Мы не делали никаких ставок на то, кто победит в войне, которую червяки ведут между собой. Мы здесь лишь для того, чтобы помочь им отправиться туда, куда они уже хотят отправиться. Чтобы сделать это, мы должны притвориться, будто мы объединились с теми, кто нуждается в нас больше всего — с теми, кто достаточно отчаялся, чтобы посчитать нас своими союзниками».

Нензи не отводит взгляда от поля внизу.

Он признает слова другого.

Он слышал эти слова ранее, но они приносят какое-то фоновое успокоение, историю, в которую он может обрамить то, что собирается сделать.

Это упражнение. Как и любое экспериментальное оружие, он должен быть протестирован.

Его дядя продолжает тем же убаюкивающим тоном.

«…В результате мы выгодно привлечём внимание австро-венгерских сил. Завоюем их благосклонность через нечто подходяще драматичное, чему у них не будет логичного объяснения. Мы хотим получить покровительство этих людей на начальном этапе хотя бы для того, чтобы они помогли нам ослабить силы их противников-людей. Что более важно, это замаскирует наши истинные мотивы на данном деликатном этапе — или хотя бы всё запутает. В частности, мы не должны недооценивать угрозу России востоку. Немцы не смогут сражаться с этим медведем в одиночку, если им придётся разделиться и сражаться ещё и с югом».

Молодой видящий вновь кивает, показывая, что понимает, но на самом деле он не слушает.

Поводы для его беспокойства носят более срочный и личный характер.

«Как я узнаю, что подходящий момент настал? — спрашивает он. — Я не вижу их всех».

«Когда две армии вот-вот встретятся, тогда и настанет подходящий момент, — легко отвечает его дядя. — Просто начинай настолько близко к этому моменту, насколько ты сумеешь обоснованно рассчитать».

«Что, если я не сумею это контролировать?»

Его дядя лишь смотрит на него, и жёлтые глаза слегка блестят.

— Разве это так уж важно, племянник? — спрашивает он вслух на древнем диалекте прекси.

Глядя на него, Нензи тяжело сглатывает. После ещё одной паузы он качает головой и немного нервно щёлкает языком.

— Нет, — отвечает он на том же языке. — Это неважно.

— Тогда начинай, племянник. Когда будешь готов.

Нензи переводит взгляд на окутанное ночью поле и петляющую реку, залитую лунным светом.

Он видит массовые скопления людей, которые проворно, но уверенно движутся по неровной земле. Некоторые, похоже, окапываются в оборонительной позиции, готовясь к натиску с севера, но он смотрит на тех, что вдали, вооружённых амуницией и топливом. Он сосредотачивается на оружии, крупном и небольшом, ища всё воспламеняемое, что он может найти в наступающей армии.

При этом он начинает нащупывать другие нужные места в своём свете, структуры, которые он использует над своей головой.

Затем это происходит.

Это проносится мимо него шёпотом, смещением воздуха.

Приказ отдан где-то внизу.

Он наблюдает, как ряды начинают смыкаться.

Не отводя от них физического взгляда, он погружается глубже в свой свет.

Над его головой взрывается симфония, дополняемая теперь уже знакомым ощущением — почти чувственной утратой контроля. Далее происходит «складывание», и ему это кажется похожим на разжимание кулака, который он так долго держал стиснутым, что вовсе забыл о причинах этой хватки.

Он старается удержаться за карту, струящуюся через его свет, показывающую ему, куда нужно направить пламя, что делать, когда оно освободится, но потом происходит то слияние со всем, со светом воздуха и другими живыми огнями. Вибрация живых существ, плывущая вокруг них, полностью поднимает его из тела.

Он прерывисто вздыхает, затерявшись в мире смысла внутри этих перемещающихся частиц.

Его нервозность, адреналин и предвкушение делают всё быстрее обычного, интенсивнее обычного. Происходит какой-то обвал между ним и остальным миром.

Его сердце открывается в то же мгновение.

Он чувствует их всюду вокруг себя.

Свет червяков, скатывающийся внутрь и между оружием, которое они несут, одежды, в которую они одеты, деревьев, за которыми они прячутся, земли, на которой они стоят. Он чувствует их там как море сердец, стремления и нужды, и он так сильно хочет дать им то, чего они хотят, воссоединить их со светом, из которого они рождены…

Боль берет над ним верх.

Это почти любовь.