Тень (ЛП)

Он чувствует, как она думает об этом, понимает, что она зашла слишком далеко, гадает, что она может сказать, чтобы притвориться, будто этого не было. Он чувствует, как она всё ещё гадает на его счёт, хочет знать, почему он такой грустный.

Дойдя до этой точки, он выталкивает её свет из своего, заставляя себя сосредоточиться на лучах солнца, льющихся через дверь сеновала, на птицах, порхающих там, в ярком свете. Он наблюдает, как ласточки кружат и гоняются друг за другом в воздухе за амбаром, а затем мечутся обратно в тень.

Там колышется тьма, чернота под его ногами.

— Ешь, — подталкивает она, снова пихнув его ногой. — Ты всё ещё слишком тощий, Эвальд.

Боль струится по его свету. Он борется с болью, пока девушка не толкает его вновь.

— Ешь, — говорит она. — Иначе я больше никогда не стану для тебя готовить.

Вздохнув, он заставляет себя откусить ещё кусок и медленно жуёт. Вспомнив лицо мисс Пирны, он чувствует, как еда встаёт комом в горле, и он не может смотреть на свою спутницу, пока это не проходит.

Это было несколько лет назад.

Для людей ему шестнадцать, на деле — двадцать три.

Прошло пять лет, и всё для него изменилось, но он не может окончательно вытолкнуть тот день из своего сознания. Он думает над тем, что говорит Кучта, что он околдовывает женщин, и боль опять ударяет по нему, сжимая горло. Его дядя поощряет это, говорит, что это нормально, что он должен научиться, что человеческих шлюх недостаточно — но слыша, как Кучта говорит об этом, и вспоминая пустое лицо мисс Пирны, он ощущает это иначе.

— Да, — медленно говорит он. — Теперь он мне больше доверяет.

— Кто? Твой дядя?

— Да, мой дядя, — он откусывает от бутерброда, заставляя себя прожевать и не ощущать вкус своим светом. — Я лучше его понимаю. Я понимаю, что он пытается сделать. Ему не нужно так присматривать за мной. Он никогда не хотел делать мне больно.

— Серьёзно? — сухо спрашивает она.

— Серьёзно, — отвечает он, бросая на неё предостерегающий взгляд.

— Тогда, должно быть, бедняга весь исстрадался.

Эвальд чувствует, как его плечи напрягаются.

— Ты его не знаешь, Кучта. Он прекрасный мужчина. Тебе пришлось бы понять его работу, чтобы осознать это.

— И неужели это обязательное требование? — говорит она таким же ровным голосом. — Нужно «понимать его работу», чтобы заслужить привилегию и получить еду, будучи ребёнком? Чтобы избежать избиений? Ты прав, Эвальд. Должно быть, твой дядя — просто изумительный мужчина.

Он смотрит на неё, подавляя очередной прилив боли в груди.

— Ты говоришь о вещах, которых не понимаешь.

— Вот как? — колко отвечает она. — Наверное, меня тоже поколотить надо.

Он слегка вздрагивает от её слов, затем отворачивается к солнечному свету, струящемуся через квадратную дыру в деревянных стенах.

— Ты не один, Эвальд, — мягко говорит она. Прикоснувшись к его руке, она говорит ещё тише: — Ты не должен вечно быть его рабом. Ты можешь покинуть это место.

Он качает головой.

— Я никогда не смогу уйти.

— Почему нет? Я не вижу цепей.

— И всё же они есть.

— Ты не трус, Эвальд, — сердито отвечает она. — Так что не притворяйся трусом передо мной.

Он смотрит на неё серьёзными прозрачными глазами.

— Я не могу объяснить это тебе, Кучта. Не так, как тебе бы того хотелось. Но однажды я это сделаю. Ты поймёшь, что мне нужно выполнить работу… и он один мог подготовить меня к этому.

В этот раз она не спорит с ним, только настороженно смотрит на него, слегка приподняв брови. Он видит, как она изучает его с этой своей пытливостью, и понимает, что она ему не верит. Хуже того, она считает, будто дядя сделал что-то с его разумом.

— Что за работа? — спрашивает она.

Он качает головой.

— Я не могу тебе сказать.

— Почему? Потому что он запретил?

— Да, — отвечает он, глядя на неё, и слегка вздыхает. — Он запретил. Но ему и не нужно было, Кучта. Он прав. Работа важна. И мне нужно постараться и сделать её как можно лучше, — он косится в сторону солнца. — Однажды будет уже не важно, чем мне пришлось ради этого пожертвовать. Всё это покажется обыденным.

— Обыденным? — она фыркает.

Он слышит в её голосе настоящую злость и поворачивается.

— Мне вот интересно, — говорит она. — Мне интересно, что скажет твоя жена, когда увидит, как ты был «благословлён» этим твоим пугающим дядюшкой с лицом скелета.

Закусив губу, словно желая взять свои слова назад, она отворачивается.

Когда он ничего не говорит, она опять поддевает его ногой и пытается улыбнуться.

— …Или ты слишком занят, околдовывая девчонок, чтобы захотеть жениться, Эвальд?

— Однажды я женюсь, Кучта.

Она улыбается, приподнимаясь на руках.

— Вот как? Ты говоришь очень уверенно.

Он кивает, чувствуя румянец на своих щеках, и обнимает своё колено, прижимая его к груди.

— Да. Я уверен.

— Тебе придётся переехать в другой город, чтобы найти жену, иначе она никогда не поверит, что ты будешь ей верен.

Боль ударяет по нему так сильно, что он поворачивается к нему.

— Ты перестанешь или нет? — говорит он. — Я уже устал от этого, Кучта!

Она ошарашенно моргает.

— Извини.

Закусив губу, он качает головой.