Служители в униформе выносят гроб, ставят его в катафалк. Все рассаживаются по машинам и процессия неторопливо движется по окружной дороге к кладбищу. Там катафалк почти вплотную подъезжает к могиле, устланной черным бархатом. Гроб помещают на каталку, а рядом, полукругом выстраиваются люди. Здесь, не надолго, открывают крышку, чтобы накрыть умершего с головой специальным церковным покрывалом, а отец Иринарх рассыпает освященную землю в виде креста на его грудь. На несколько секунд Игорь видит почерневшее лицо Стаса, и этот облик врезается ему в память на всю жизнь. «Мне отмщение и аз воздам!» — думает он. Потом крышку закрывают замками, и гроб на веревках четверо могильщиков равномерно опускают вниз. Вот Стас и достиг дна своего последнего прибежища. Глухо стучат комья земли, бросаемые каждым… Потом пошли более энергичные звуки — это заработали своими лопатами могильщики. «В тех словах, которые говорил Стас на теплоходе, совсем недавно, есть продолжение, — думает Игорь. — …Двое будут на поле: один возьмется, а другой оставится. И это уже — о нас с ним.» Могильщики заканчивают свою работу, выравнивая свежий земляной холм, устанавливают крест, укладывают венки и цветы. Вновь скорбное молчание, склонившиеся головы. Потом — полагающиеся пятьдесят грамм: кто-то выпивает рюмочку, кто-то отказывается. Где-то позади слышится неясный шум. Игорь оборачивается. Все ясно: Серж отобрал у какого-то переодетого оперативника минивидеокамеру, вынул кассету, сунув ее в карман. Обычно они такие «мероприятия» снимают постоянно, рядясь под водителей, рабочих, прохожих для фиксации участников и оперативной сводки. Оперативник, получив обратно камеру, поспешно уносит ноги.
Не все, но многие отправляются потом на поминки. В большом зале «Славянского базара» уже приготовлены столы, сдвинутые буквой «Т». Разнообразная закуска, выпивка. Традиционные блины, мед, кутья. На отдельном маленьком столике стоит фотография Стаса с горящей перед лицом свечой. Кому-то ничего не лезет в горло, а кто-то уже набрасывается на пищу. Нет, не всех собравшихся сейчас здесь, покойный хотел бы видеть. Но такова жизнь, полная условностей и лицемерия. Без определенного цинизма не добиться бы многим из пришедших успеха в жизни, хотя бы и мнимого. Но для кого-то он ничего не значит, а кто-то только им и живет…
Игорь не пропускал тосты, но почти ничего не ел. Потом почувствовал себя плохо. Не от водки — а от чего-то другого. До машины он дошел сам, а по дороге отключился. И его вдвоем — Серж и Мишель — еле довели до дома.
Кононов вспомнил ночной разговор со Стасом, накануне его гибели. Желтый круг света от лампы под абажуром, крепкий чай, тоскливый вой какой-то собаки, брошенной на улице. В тот год развелось слишком много оставленных хозяевами псов, — они бегали по одиночке, не зная к кому примкнуть, потеряв веру в двуногих существ, или сбивались в стаи, безропотно подчиняясь вожаку, а голод, страх, ненависть в их глазах отливали вековой скорбью.
— Который день воет! — сказал Стас. — Умер кто?
Игорю вспомнились строчки:
— В этой жизни умирать не ново, но и жить, конечно, не новей…
— Вернее не скажешь.
Они больше не отвлекались на этот вой, стали обсуждать некоторые предстоящие «проекты», ломать головы над ходами-подстраховками, проговаривать возможные вопросы-ловушки и уходы от них. Иногда Игоря заносило, но Стас, как более опытный, тактично поправлял его. У Кононова было слишком много идей и разработок по реформированию криминальных сообществ, но его друг качал головой:
— Все это интересно, но немногие поймут. А может быть, пока не время. Да и много ли ты встречал людей, способных осознать все это? Разве что Флинт… Остальным — деньги, деньги. Люди предпочитают особо не зарываться, если все спокойно и «капает». Зачем лишняя головная боль? Инициатива наказуема, а большинство соратников — друзья только на словах, с готовым камнем за пазухой. Ждут твоей ошибки, чтобы побежать к главному «пахану» и доложить: видишь, он обложался, а я же предупреждал… Ведь они даже не воины, а шакалы, привыкли лизать зад, ждать своего часа.
Игорь знал — о ком тот говорит — были в их бригаде такие. От них надо освобождаться. Таковы же и некоторые лидеры, входящие в структуру Флинта, например, Крот, готовые перегрызться между собой, если что случится. Крот Стаса ненавидел люто.
— …со всеми приходится постоянно ладить, — продолжал тот. — До времени. Чтобы при их нейтралитете делать свое дело. Тяжело, но надо терпеть. Есть вещи, которые кроме нас не сделает никто. Всех не перестреляешь, а если по дороге к большой цели станешь разбираться с каждой облаявшей тебя собакой, то никогда до этой цели и не дойдешь. Я это в тюрьме понял. Потихоньку, но упорно и только вперед. Тем более, за нами люди, ответственность и хоть какая-то надежда на справедливость.
— А порою хочется на все плюнуть, — сказал Игорь.