Ангела. Понять невозможно. Только что они встречались, она разговаривала с ним, а теперь ее нет. Нет границы между жизнью и смертью. Может быть, и есть. Человек долго болеет, сегодня он еще жив, а завтра приходит понимание – нет, я уже не жив. Я мертв. Может быть. Но не в этом случае. В этом случае границы нет, и оттого еще более непостижимо.
Он дошел до первой телефонной ниши – неглубокая, примерно метр на два. Там никого не было. Голая лампочка на потолке – обычная лампа накаливания. Бомжи выкручивают эти лампы из патрона, когда спят. На полу валяется окровавленный тампон, а прямо под телефоном – смятая пивная банка.
Прошло сразу несколько машин с шумом, многократно усиленным эхом пустой пятиметровой бетонной трубы. В тридцати метрах – еще одна ниша, но там темно. Он зажег бессознательно захваченный в квартире карманный фонарик. Пожилой дядька спит в спальном мешке на матрасе из гофрированного упаковочного картона. У ног – пластиковый пакет со всем его имуществом.
Здесь тоже есть лестница к выходу, только он не мог сообразить куда. На ступеньке стоит туристский примус. В картонном ящике рядом – несколько банок с консервами, пластмассовые стаканы, ложки и вилки.
Данни ошибся – бомж не спал. Не успел он к нему приблизиться, тот сел и посмотрел на него вопросительно.
– Чего тебе? – Голос усталый и бесцветный, как будто ответ его совершенно не интересовал, а спросил он просто так, из вежливости.
Катц показал ему фотографию.
– А… глухой. Зачем он тебе?
– Нужен. Очень нужен.
– Ты что, снют?
– Нет.
– А нет, так обосрись.
Он снова лег, пошарил рукой по цементному полу, нашел шарф и аккуратно расправил на лице. Катц сжал в кулаке замахрившийся край шарфа и изо всех сил дернул.
– Погаси свой мудацкий фонарь, черт бы тебя побрал!
Бомж опять сел и злобно уставился на Катца. Только сейчас Данни заметил, что на ступеньке стоит еще один картонный короб с черным полиэтиленовым мешком для мусора.
– Когда ты его видел в последний раз?
– Недели две назад, – неохотно сказал старик. – Он обычно спит в самом начале туннеля. Но там все время лампа горит. Давно уже… Наверно, перебрался куда-то.
– Куда?
– В метро… один кореш говорил. Между Хёторьет и Родмансгатан есть хорошие норки. Ты бы видел его, когда он уколется… Скорчится, забьется в свою дыру и двое суток не встает. Гадит под себя… вонь на весь туннель. И никто не поможет… а ведь он совсем еще пацан! Но сейчас, говорят, в завязке. Я его встретил в Централе с неделю назад – как огурчик. Кто-то ему все-таки помогает.
Длинный монолог отнял у старика все силы, и он снова улегся на свой картонный матрас.
– Он не в себе маленько, – добавил бомж сипло. – Его в детстве так колошматили, что он оглох напрочь. Так говорят. Не знаю, может, и правда… Да отвяжись ты…
Только сейчас Катц почувствовал запах и понял, для чего служит черный пакет в коробке. Погасил лампу и вышел из туннеля тем же путем, что и вошел.
Теперь он ясно чувствовал – надо спешить. Петля затягивается все туже. Он перешел дорогу у гаража отеля «Шератон» и свернул на Геркулесгатан. Совсем рядом еще кипела ночная жизнь, а этот квартал словно вымер – какие-то конторы и единственный магазин с польскими и венгерскими деликатесами. Он проголодался, но с едой можно подождать. Все равно магазин закрыт.
Перешел Дроттнингсгатан и направился к Брункенбергской площади, миновал серую гранитную громаду Государственного банка. Дальше, дальше… на Мальмшильнадсгатан.
Две проститутки патрулировали тротуары – одна с одной стороны улицы, вторая – с другой. Полицейских, слава богу, не видно.
Квартал еле освещен, будто ему, кварталу, есть что прятать. И в самом деле есть. Поперечные улицы – туда легко улизнуть в случае чего, сбежать по лестнице на любую из улиц первого уровня.
Он пересек Уксторьет, мост через Кунгсгатан и мгновенно окунулся в давно прошедшую жизнь. Вспомнил, как прятал порошок в сервисных лючках уличных фонарей, пакетики из-под почтовых марок находили место в пучках кабелей, подходящих к распределительным шкафам; вспомнил, как угодил в драку, как его взяли за хранение наркотиков под этим самым мостом через Кунгсгатан, как везли в больницу, когда кто-то ни с того ни с сего вообразил, что он может умереть от передозировки в общественном туалете в видеосалоне
А там, чуть ближе к Биргер Ярлгатан, он промышлял грабежами. Но это было совсем давно, когда ему и Йорме едва стукнуло шестнадцать. Они специально перлись сюда на электричке из пригорода, чтобы обчистить пьяных богачей, возвращающихся из ресторанов. Деньги, часы – все годилось. Люди вроде Клингберга от этого не обеднеют. К ним было странное отношение – амбивалентное, хотя в то время он и не подозревал, что существует такое мудреное слово. Они презирали богачей – и мучительно им завидовали… Их перепуганные физиономии, когда Йорма проводил охотничьим ножом в трех сантиметрах от сонной артерии. Один парень, к их восторгу, даже наложил в штаны.