Тень мечей

Маймонид заметил, как напряглось лицо Саладина. Значит, вот оно — первое официальное обращение военачальника армии захватчиков.

— Продолжай.

Уолтер вытянул из-за пазухи своей черной бархатной хламиды свиток, запечатанный сургучом с изображением льва, купающегося в лучах восходящего солнца. Посланник неспешно развернул свиток. Откашлялся и начал читать.

—  От Ричарда, короля Англии, Саладину, султану сарацин. Да пребудет с тобой мир и Божье благословение…

— Мир под сенью мечей! — Эти слова подобно тому, как кобра выплевывает свой яд, бросил аль-Адиль.

— Тишина! — В редких случаях Саладин публично урезонивал брата, и придворные втянули головы в плечи от непривычной вспышки гнева. Аль-Адиль, извиняясь, низко склонился перед султаном.

— Прошу, продолжай, — обратился Саладин к Уолтеру.

Гонец кивнул и продолжил читать вслух:

—  Наши народы находятся на грани жестокой и бессмысленной войны. Вести о твоем милосердии достигли даже лондонских дворцов. Молю тебя предотвратить эту войну, которая принесет лишь страдания невинным. Приглашаю посетить мой лагерь в Акре, где султана встретят с величайшими почестями.

Уолтер помолчал, как будто не мог дочитать послание до конца. Глубоко вздохнув, он быстро закончил:

—  И мы, два человека чести, сможем договориться о мирной сдаче твоей армии.

На мгновение повисла такая глубокая тишина, что Маймониду показалось, что он слышит шум моря, раскинувшегося за далеким горизонтом. Потом в зале раздались возмущенные крики придворных и военачальников. Раввин взглянул на султана, который, услышав оскорбительное предложение, смог сохранить хладнокровие. Но старик заметил, что глаза Саладина пылают едва сдерживаемым гневом.

Брат Саладина был, как и ожидалось, менее сдержан.

— В ответ мы отошлем на блюде голову этого герольда, — заявил он.

При этих словах Уолтер побледнел, и Маймонид решил, что он вот-вот лишится чувств. Обычно Саладин не казнил гонцов, но в этой части земли подобная практика давно и широко применялась.

Раввин также заметил, что вновь прибывший Уильям не сводит глаз с султана, как будто оценивает врага по его реакции на обидное предложение.

Минуту Саладин позволил придворным пошуметь, затем сделал знак пажу, который неоднократно ударил серебряным жезлом по мраморному полу, чтобы восстановить порядок в зале. От его частых ударов плиты покрылись трещинами, словно паутиной. Наконец воцарилась относительная тишина.

Саладин повернулся к придворным. Он переводил взгляд с одного на другого, как будто пытался вселить в них спокойствие, которое излучал сам.

— Тихо, братья мои, — мягко произнес он. — Сейчас нам нужна ясная голова.

Султан повернулся к Маймониду:

— Что известно нашим шпионам об этом Ричарде?

Раввин почувствовал, что все удивленно уставились на него, некоторые (включая аль-Адиля) с ненавистью. Маймонид, выучившийся на лекаря, за эти годы стал негласным советником султана. Саладин стал доверять суждениям старика как в делах медицины, так и государства. Но недавняя просьба султана — побеседовать со шпионами аль-Адиля и дать беспристрастное заключение об опасности, которую таит этот новый завоеватель, — была по меньшей мере необычной и превратила во врагов тех придворных, которым ранее поручалась работа с разведкой. Саладин, пытаясь развеять тревогу Маймонида о его репутации при дворе, сказал: «Кто лучше сможет разобраться в людских душах, как не человек, который лечит тела?» Раввин не совсем был согласен с подобным толкованием, но у него не было иного выбора, и он повиновался.

— Король Анжуйский, который сам себя называет Львиное Сердце, молод и дерзок, — ответил он, надеясь, что его оценка соответствует действительности. — Воины одновременно любят и боятся его.

Маймонид заметил, как чернокожий раб что-то быстро зашептал на ухо Уильяму. Лицо рыцаря посуровело, он холодно посмотрел в глаза раввину.

— Действительно ли он человек чести? — Казалось, султана совершенно не заботит ворчание придворных, недовольных тем, что он полагается на обтекаемые высказывания старого еврея.

— А вот этому уже я свидетель, великий султан, — заговорил по-французски Уильям Тюдор. По залу пронесся испуганный ропот, придворные стали переговариваться друг с другом, пытаясь истолковать слова неверного.

Саладин улыбнулся Уильяму как отец, которого развеселило воодушевление чада.

— Ты слишком добр, сэр Уильям, — ответил он по-французски, к вящему недовольству арабской знати. — Но я должен полагаться на менее предвзятые источники.

Уильям поклонился, потом повернулся к Маймониду, который, будучи одним из немногих, кто понимал этот краткий обмен репликами, чувствовал себя ужасно неуютно.