Тень Микеланджело

Иззи вздохнул. Кении любил показать свое правовое образование во всей его мощи, а это значило, что он очень не скоро доберется до сути.

– Предположительно мертвое тело.

– Ага.

– Старикан?

– Ага.

– Так ведь старики только и делают, что тонут в бассейнах.

– Но этот не утонул. Во всяком случае, я так не думаю. Похоже, он прямо в бассейне истек кровью до смерти. Он плавает лицом вверх, и вода вокруг красная. Кстати, странно, что лицом вверх. Обычно с пловцами-утопленниками бывает наоборот.

– Он в глубоком конце бассейна или мелком?

– Мелком.

Тогда все понятно. Он, вероятно, рухнул на дно бассейна.

– Мэгги вызвали?

– Уже в пути.

Галфшоресу повезло в том, что коронер графства был не просто врачом, но патологоанатомом, работавшим (точнее, работавшей) в морге Окружного медицинского центра, находившегося в городке Фол и, в десяти минутах езды по Пятьдесят девятой трассе. Мэгги, как и Иззи, было слегка за пятьдесят, но задница у нее была как у восемнадцатилетней, и она знала это, что вполне устраивало Иззи.

– Геморрой, может быть? – рискнул предположить Иззи.

Кении скривился в гримасе, выражающей что-то среднее между простым недовольством и раздражением. Ну конечно, люди образованные, имеющие степень по уголовному праву, не станут отпускать шуточки по поводу смертей. А вот Иззи, напротив, позволял себе шуточки даже в отношении невероятного количества пешеходов, сбитых на переходе через главный бульвар Галфшореса, – главным образом слабовидящих или инвалидов, – называя это «ежегодным дорожным отстрелом». При этом мужчин он считал белками, женщин – бобрами. Для Иззи насильственная смерть была элементом рутинной работы, для Кении – призванием.

– По-моему, это убийство, – гробовым голосом произнес Кении.

– Это еще почему? – спросил Иззи. – Люди истекают кровью по самым разным причинам. Может быть, у него был рак легких или закупорка кровеносного сосуда.

– А я думаю, что у него было не слишком хорошее зрение или его очки для плавания запотели.

– При чем здесь это?

– По всему дну бассейна валяются битые, бутылки.

– Бутылки?

– Ага. Как будто кто-то брал бутылки одну за другой, разбивал их и бросал на дно бассейна. Старик, конечно, мог их не заметить: у меня зрение стопроцентное, но и я с трудом разглядел, что осколками усеяно все дно. Их там сотни. По всей видимости, он сначала плавал, а когда выбрался на мелкое место и побрел к лестнице, сильно порезался. Правда, это все равно не объясняет того, почему здоровенный осколок стекла торчит у него изо рта. Нет, здесь не несчастный случай.

Сделав глоток кофе, Иззи выудил зажигалку «Зиппо» и пачку «Мальборо».

– Осколок стекла? Кении мрачно кивнул:

– Примерно в фут длиной, как кинжал. Как будто хотели отрезать старикану пол-языка.

Иззи щелчком открыл зажигалку, зажег «Мальборо» и, затянувшись, уставился на тарелку с завтраком. В животе бурлили газы, болезненно прокладывая себе дорогу по пищеварительной системе. Наверное, надо было ограничиться чем-нибудь попроще, обойтись одними устрицами, что ли.

Он снова вздохнул и выпустил облачко дыма.

– Ну что ж, старина Кении, тут ты, безусловно, прав. Если у старика из глотки торчит кусок стекла в фут длиной, это не сойдет за несчастный случай даже в Галфшоресе. – Он отодвинулся от стола и выпрямился. В брюхе противно заурчало. – Придется пойти посмотреть.

ГЛАВА 32

Оторвавшись от компьютера в офисе «Экслибриса», Финн Райан зажала переносицу большим и указательным пальцами и плотно закрыла глаза. У ее правой руки лежала неровная стопка исписанных желтых страниц – результат усилий, предпринимавшихся ею в течение нескольких последних часов. Она подалась вперед, зевнула и сложила листочки вместе, пытаясь сконцентрироваться. Половина ее мыслей продолжала возвращаться к ощущению жидкого тепла, разливавшегося внизу ее живота, и к почти мучительным воспоминаниям о том, как Майкл медленно проникал в нее. До кровати они так и не добрались: он повалил ее на кухонный стол, а она обхватила его ногами. Это было восхитительно и дарило ни с чем не сравнимое наслаждение, однако было сопряжено с чувством отстраненности и одиночества, с пониманием того, что он никогда не сможет отдать себя полностью. Темный, холодный гнев, вероятно, являлся источником его сексуальности не в меньшей степени, чем простая страсть. Конечно, могло быть и так, что на самом деле между ними стояла только разница в возрасте, но Финн знала: так или иначе то, что было между ними, долго не продлится.