Тень Миротворца

— Ага… — Ремесленник на минуту задумался, прикрыв веки, — ага, — повторил он и улыбнулся, — а неплохо получилось: за время адаптации удалось повысить эффективную функциональность коры головного мозга твоего предка на 23 %, скорость проведения нервных импульсов и баланс анализаторов возросли и вовсе почти втрое, мышечные волокна… соединительная ткань…коллаген…дерма…рецепторы…прилично, — Павел снова завис, — надо же, процесс, пусть и немного замедлился, но продолжается. Отлично! Слушай сюда, Гавр! Два раза повторять не буду, это вопрос твоего выживания, а, значит, и выполнения миссии. Я появлюсь ещё несколько раз в течение месяца, на большее себя не запрограммировал. Потом закладки деактивируются, дабы не стать причиной психического расстройства. Используй всё возможное время для тренировки и раскрытия навыков: сна тебе будет достаточно и часа в день, не более. Но избегай слишком длительных периодов бодрствования. После 5–6 суток без сна возможны состояния полного выключения сознания, что опасно для физического тела, особенно в условиях боевых действий. Дальше, нагружай ткани: мышечную, соединительную. Любая работа, бег, статические упражнения, гибкость, растяжка, мелкая моторика, автоматизм, равновесие, игры. Ты сам удивишься результатам. Времени у тебя за счёт небольшой потребности во сне много. Не забывай об интеллекте. С твоими новыми возможностями памяти и багажом знаний солдат Пронькин может получить неограниченные возможности скоростного образования, адаптированного к реальности. Думай, вспоминай, проводи аналогии, не все мысли и образы из масс медиа, книг, фильмов, историй в твоём времени являются выдумкой. Ищи рациональное зерно, обыгрывай, пробуй… — пространство кафе вокруг нас с Ремесленником пошло рябью и вдруг распалось на множество медленно тускнеющих точек света. А затем всё погрузилось во тьму.

***

Я резко присел на своём лежаке. Вокруг всё ещё была ночь, лишь через стекло тамбура светился слабый огонёк керосинки. Я тихонько встал и как был босиком скользнул в тамбур под дружный хоровой храп товарищей. Здесь, на железной дороге в глубоком тылу правила караульной службы соблюдались не столь ревностно и часовой, санитар с печальной фамилией Горемыкин, предпочитал соблюдать свои обязанности внутри вагона, под шинелью у входа на ящиках с шинами и сложенными брезентовыми палатками. Отличалось его положение лишь тем, что Горемыкин спал одетым по всей форме в обнимку со своей мосинкой, которую он старался расположить поближе к стенке. На случай внезапной проверки начальником ночного поста у дверей в соседний вагон стояло ведро с несколькими пустыми консервными банками.

Предполагалось, что чуткий сон часового будет немедленно прерван любым человеком, попытавшимся выйти из вагона с сёстрами милосердия, то есть Иваном Ильичём, в частности. Ещё днём я слышал разговор младшего унтера с Горемыкиным, который интересовался, что делать, коли барышни соберутся «до ветру» или ещё куда, на что Демьян его успокоил, объяснив, что мусорное ведро девушки выносят исключительно сами и их вагон обустроен ватерклозетами, так как переделан из второго класса. На что Горемыкин лишь тяжко вздохнул.

Я прекрасно понимал санитара, так как не далее как сегодня вечером был свидетелем незамысловатого солдатского способа сходить «по большому». Один из унтеров после обеда маялся животом, а вечерний перегон между очередными станциями, как назло, предполагался довольно большим, и краткая стоянка планировалась лишь в третьем часу ночи. А вагон четвёртого класса, из которого был переоборудован наш солдатский, не предусматривал наличие туалета. Упомянутый унтер ещё справлялся со своим поносом, успевая на дневной и вечерней станции сделать свои дела, но уже к полуночи попросил дать ему ведро.

На что Демьян лишь ругнулся коротко по поводу «неженок, не нюхавших пороха и дерьма в окопах». Подозвал меня, и мы с несчастным страдальцем все вместе вышли в тамбур. А там младший унтер попросту открыл дверь, предложив страждущему утвердиться на ступеньках спиной к просторам тайги. Вдвоём с Демьяном мы крепко придерживали унтера за предплечья, а тот, обдуваемый ледяным встречным ветром, исполнил желаемое. Гораздо позже подобное нам приходилось проделывать не один раз. Да и мне самому разок пригодился подобный способ: на начальной стадии перестройки и ускорения метаболизма кишечник тоже решил сказать мне своё «фэ».

Гораздо позже, уже на передовой я неоднократно вспоминал особенности столь простого и рационального обращения со многими, показавшимися щекотливыми или даже постыдными, фактами в обычной жизни у бывалых фронтовиков. Противостояние жизни и смерти изменили их отношение к истине, стыду и естественным потребностям, сделали намного честнее любых благовоспитанных обывателей.