Тень Миротворца (СИ)

   Уверившись, что я закончил, принц Ольденбургский с каменным лицом что-то негромко сказал своему адъютанту, коротко кивнул мне, пробормотав: "Благодарю!" - и, увлекаемый губернатором, зашагал к своей карете. Только сейчас мне стало понятно, какого, похоже, дурака я свалял. Куда? Ну, куда, скажите на милость, я вылез?! Миротворец, твою мать! Нет, чтобы подальше, тишком, бочком со своими санитарами отдохнул и продолжил таскать больных. Нет же, вылез... А как оно там, сложится? Вон, есть кому думать, целая свора чиновников всех мастей и рангов набежала. Это я что же, получается, прямо намекнул, что затея с отправкой пленных в Сибирь полная лажа? Бл@... И как это меня полицмейстеру сразу не скормили? Он бы уж сожрал, не подавился. А может, принц и сам до многого дошёл, не дурак же он, видит, чем затея стала чревата. А так - повернул, будто какой-то малахольный санитар от избытка эмоций нагородил чего ни попадя. Впечатлительный, молодой да глупый. А там, глядишь и подчистить можно... Брр-р, чего-то я совсем не о том.

  - Ну что, Гаврила, жалеешь уже? -подкрался со спины Вяземский.

  - А! - с досады махнул я рукой, - глупость, она на то и глупость, что осознаёшь её только потом.

  - Может, и не глупость, генерал-адъютант славится тем, что привечает сообразительных и умных людей. Поверь, ты ему понравился. А маска на лице - это стезя опытного придворного, пусть и члена царствующей фамилии. Ладно, иди, пока о тебе не вспомнили, отдыхай. Работы ещё непочатый край. Демьян там одёжки и белья вам нового подбросил. Дело надо делать, а жалеть потом будешь.

  - И то верно, главное, мысли я им, надеюсь, верные обозначил, - грустно улыбнулся я и тут вспомнил, какая мне пришла мне мысль во время доклада принцу, - Иван Ильич!

  - Чего орёшь? Ну? - остановился было собравшийся уходить Вяземский.

  - Иван Ильич, это же шанс!

  - Какой шанс? Ты о чём?

  - Сейчас комиссия начнёт работу. Полагаю, вас пригласят их сопровождать и разъяснять что к чему. Возможно, будет потом и высочайшая аудиенция.

  - Маловероятно. Ну и что?

  - Наши тетради, Иван Ильич. Вы же составляли краткие письма своим знакомым, что рассылали телеграфом со станций?

  - Да, конечно. Ты же сам помогал составлять.

  - Почему бы не передать их лично Его Императорскому Высочеству? Уж кому, как не ему оценить перспективы тех идей, что расписаны со всем тщанием в ваших записках?

  - Пожалуй, - задумался князь, - было бы славно...

   Бригаду свою я застал лежащими вповалку чуть ли не друг на друге в чистой палатке на тюках с бельём и обмундированием. Вернее, не я застал, об этом сообщил мне Семён, не пустив меня дальше входа в грязную палатку, где я, наконец смог последовательно скинуть с себя сначала верхний, потом нижний халат с косынкой и марлевой повязкой. Перчатки полетели в чан с карболкой, гимнастёрка, штаны, обмотки и исподнее в бочку с мыльной водой, что кипела над небольшим костерком.

   Время уж перевалило за полдень, игривый ветерок снова сорвался с катушек, превратившись в очень быстро набиравший силу ветрило. Резко похолодало и, едва я высунул нос из банной палатки, на него тут же опустилось несколько хлопьев снега.

   Весна, придя ненадолго в гости и поманив ласковым солнышком, снова уступила место зиме, вечно мешкавшей с отъездом в южное полушарие. С небес повалило так, что уже через десять минут из-за снегопада не стало видно ни пункта санобработки, ни ворот фруктового пакгауза.

   Пришлось спешно заново облачаться в свежие халаты, маску и косынку. Обработанные перчатки дожидались меня в чистой палатке. Сытный перекус, за который я с огромной благодарностью поклонился Семёну с его помощниками, вернул несколько утраченный энтузиазм, с которым я и стал поднимать отдыхающую бригаду. Часа отдыха после такой нагрузки, конечно, маловато, но не до жиру. К тому же грязь и лужи успели застыть на пришедшем морозе, ходить стало не в пример легче.

   Тихо матерясь, санитары брали ещё сыроватые после обработки носилки. Поделки наши с Семёном не подвели. Несмотря на нещадную эксплуатацию, ни одной оторванной ручки или прорванного полотна.

   И снова потянулись минуты, тягучие, как патока, медленно складывающиеся в часы, обильно сдобренные потом, стонами больных, раненых и доводящей до тихого бешенства несильной, но такой привязчивой болью в спине.

   Часа через два, когда непрекращающийся снегопад устлал внушительным белоснежным покровом всю территорию у эшелона, мы смогли использовать носилки в качестве волокуш, и работа ускорилась. Теперь одного пленного мог волочь один санитар. Носилок хватало. Я же умудрялся затаскивать по дощатым сходням по двое больных, предварительно закрепив их ремнями через ручки. Но вскоре бросил это стахановское издевательство, так как санпропускник пакгауза стал захлёбываться от нашего темпа.