Тень Миротворца

— Пешком, а как же ещё, паря? — паломничество, оно так и делается. Своим телом должон всё прочувствовать. Все свои грехи и горе, людям сотворённое. Оно, чай, понимаешь, что на Сахалин за простую кражу не ссылают, — во взгляде Афанасия мелькнули отблески смерти, — пошёл и вернулся, как было наказано. И был направлен настоятелем монастыря в иркутскую семинарию. Тому уж больше десяти годов минуло, в этом приходе я четвёртый год…

Потом снова были веники и пар, обжигающее прикосновение снега. Разомлевшие, мы сидели в горнице у Марфы, чай из самовара с нехитрыми, но вкусными заедками сообразно времени Великого поста располагал к продолжению беседы, но отец Афанасий перевёл разговор на другую тему:

— Ты понял, Гавриил Никитич, к чему я тебе в бане всё рассказал? — отец Афанасий колол сахар без всякого инструмента, просто пальцами, затем макая маленький кусочек в тёмно-янтарную парящую жидкость и шумно высасывая сладкую негу.

— Поучительная история, отец Афанасий. Наставление? Не совсем понял, каким боком это моей судьбы касается.

— А ты подумай, Гаврила. Ты хоть и повидал немало, претерпел достаточно, а всё же пока не совсем понимаешь, куда стремишься. Человека убить, хоть и на войне, это не только особую готовность иметь мало, а и понимание, что жизнь твоя, её обратно потом ой как трудно повернуть будет. И ладно если издалека, да в строю из винтовки: попал не попал, мало ли? А ежели в штыковом бою или рукопашной? Тут жизни лишить, да ещё своего брата-христианина, пусть и схизматика…не всякий решится. Но в тебе силу вижу…великую. Во многом ты мне соврал, а о немалом и не сказал вовсе. Смекаю, большую часть. Так? Ну да дело твоё, Гаврила. Главное, не потеряй себя в испытаниях, что ждут тебя. А с собой и Бога в себе береги, хоть и не крепок в вере ты. Считаю потому, всё, что мог тебе указал. Дальше сам…

С этими словами отец Афанасий потянулся куда-то под лавку, достав оттуда небольшой тряпичный свёрток. Развернув, он подал мне его на открытой ладони. Я, приняв предмет и разложив его, понял, что складень — походная литая икона из меди или латуни: на средней части Божья матерь с младенцем Иисусом, на правой хорошо узнаваемый Георгий Победоносец, пронзающий змея, а на левый ещё чей-то лик. Уже автоматически перекрестившись на складень, вопросительно поднял взгляд на священника.

— Николай Чудотворец, Гаврила. Чудо на войне лишним не будет. Служи за Веру, Царя и Отечество…

Глава 5

Снега по колено,

А вглубь ещё выше.
Я в гости к богу еду,
Один он только слышит.

Тайга да километры,

Звезда еле светит.
Сибирь, кто ответит
Тебе, коли крикнешь?

Елена Хрулёва

— Ты, главное, Гаврила, поскромнее держись. Начальство говорливых да ершистых не любит. Посматривай, да на ус мотай. Человек ты, вроде, спокойный, рассудительный. Опять же, почтение к старшим и богу имеешь. Но молодое дело оно такое, — священник неопределённо повертел пальцами у левого виска, — кровь взыграет, а ли ещё что. Коль кулаки зачешутся, особливо гляди противу кого прёшь. На солдатской службе всё очень просто и непросто одновременно. Если твой погон чист, то и в морду можешь давать только такому же, как ты. А ежели лычки там, просветы и вензеля, да не дай бог звёзды — укорот своему гневу должон дать! Арестантские роты, а то и каторга не так далеки, как кажутся! Уразумел? — я автоматически кивнул. Подождав, пока я захвачу свой нехитрый скарб и оставлю деньги для Марфы в горнице на столе под казанком, отец Афанасий взялся сам сопровождать меня на станцию, — с начальником эшелона, как задумали, договориться не вышло. Ну не нужны ему ополченцы, хоть кол на голове теши. Согласен только попутчиком, за кочегара тебя до следующей большой станции взять. А это ажно до Омска или Перми! Новобранцы у него, вишь ли, команда отборная, и отпускники для пополнения Сибирских корпусов на Юго-Западный фронт предназначены. Да всё по ранжиру! Служака, прости Господи! Поручик Глинский, а гонору на полковника… — я удивлённо глянул на отца Афанасия, впервые кто-то был причиной его гнева, — тебе сподручнее было в Губернском Присутствии пройти заново комиссию, глядишь, перешёл бы из ополченцев в ратники. Ополченцы — народ всё больше малоопытный, к труду, а не войне приспособленный. Ты ж птица совсем другого полёта. Всё бы и лучше задел был, коль хочешь на фронт! Там и к делу поближе…

— Погодите, отец Афанасий, а если мне попробовать по прибытии в ту же, например, Самару или другой крупный город заявиться вольноопределяющимся? Там же никто не знает, что я в ополченцах был…

— Схитрить решил? Ну-ну, не тушуйся, Гаврила, думал я уж про то. Не выйдет. Для вольнопера у тя нет ни среднего образования, ни соответствующего документа. И получить тебе его здесь негде. Да и кто тя сермягу слушать станет?

— Но я и грамоту, и математику знаю. Географию, историю немного, — решил я немного поскромничать, помня о пожелании Афанасия «не высовываться».