Тень на обороте

— Наверное, хорошо, — странным голосом ответила Илга, а когда я поднял на нее взгляд, пояснила: — Его мать считает, что таких внезапных выздоровлений быть не может. Говорила, что это, наверное, Оборотень подменил ей ребенка, когда приходил на остров… Малыша передали родственникам, куда-то в город.

— Хорошо бы выпить, — медленно выговорил я. — Хотя бы «рыбьего молока».

…Перед баром, чей фасад украшали весьма выразительные осьминоги, бьющиеся за сомнительное право обладать вывеской «Гнездо головоногих», мы с Илгой снова столкнулись лбами, когда на мое предложение все-таки продать самоцвет из броши, чтобы не потрошить скромные финансовые запасы девушки, она вдруг разозлилась и угрюмо осведомилась:

— Вы думаете, что любой, кто небогат, должен обязательно знаться с преступниками? И что у меня полно связей по всему городу, чтобы сбывать драгоценные камни? Среди ночи?

— Ничего такого я не…

— Я обычный человек. Я не знаю, куда можно отнести камень, кроме ломбарда, а ломбарды в такой час закрыты! Хотя… — Она вдруг всерьез задумалась.

В итоге, ломбард, открытый даже ночью (и сильно смахивающий на лавку скупщика краденого, если честно) мы нашли, камень продали (за более чем скромную сумму, я даже подумывал оскорбиться) и навестили логово жадных головоногих, где я, пытаясь избавиться от щекотки под кожей, кажется, выпил лишнего. Но осознал это далеко не сразу…

— Ну? Где этот ваш темный… то есть Черный цирк?

— Еще не передумали? — Илга не скрывала досаду.

— Наоборот! Горю желанием увидеть необыкновенное представление!

На нас строго посмотрели, хотя я, вроде бы, не так уж громко и говорил. Илга беспокойно хмурилась и теребила край воротника. Потом нехотя решилась:

— Идемте, если так желаете.

…Некто в черно-белую клетку отвел приветственно руку, каменные химеры со скрипом склонили рогатые головы, раздвигая занавес, прикрывающий вход. Глаза ослепили кричаще-яркие краски. В уши ударили звуки — низкие, будоражащие, оттененные неритмичными переливами уже знакомых колокольцев — они тянули, словно магнитом. А запахи здесь жили своей жизнью, принимая участие в происходящем на равных правах — дурманили, завораживали и пугали. Впрочем, зверьем и человеческим потом тоже несло… Ядовитый привкус застарелой магии горчил и отравлял сладость атмосферы, как пресловутая ложка дегтя в бочке с медом.

Мы догнали довольно большую группу посетителей, среди которых не было главного наполнителя цирковых представление — детей. И хорошо, что не было.

…Голый лохматый гигант разрывал пополам тварь, состоящую в основном из щупалец и стрекал. Черная кровь шипела и парила, проливаясь на насыпь из крошева ракушек на полу…

…Невозможные, но при этом на редкость естественные двигались в клетке сфинксы, вытанцовывая рисунок, полный кошачьей грации. По палевой бархатной шерсти скупо струился свет рамп, очерчивая выпуклые женские формы груди и изгибы звериных хребтов с длинными хвостами. В мякоти страшных лап проглядывали стальные когти.

Кто-то из зрителей плотоядно прищелкнул языком. Один сфинкс живо обернулся. Прозрачно-желтые глаза льдисто сверкнули.

— Жить тебе год и четыре месяца… — голос не мужской, ни женский потек в чадной тишине.

— Э! — лысоватый купец, только что довольно ухмылявшийся, мигом прижух. — Это чего… Это правда, что ль? — Он беспомощно обратился к стоящим рядом зевакам.

— А тебе семнадцать лет и двадцать два дня! — невозмутимо продолжил сфинкс, переведя ледяной взгляд на обомлевшую соседку купца.

— А тебе…

Зрителей, как ветром сдуло. Свистнул хлыст, обласкав палевую спину сфинкса. Служитель в черно-белом торопливо погнал смеющуюся тварь за занавес.

…Мерцающий прозрачной лазурью шар стали наполнять плавно движущиеся тени. Гибкие тела, распростертые в стороны руки, длинные хвосты… Русалки. Мужская часть аудитории немедленно встрепенулась, прилипая к стеклу пузыря. Изнутри слышалась музыка и легкий девичий смех. Время от времени то одна, то другая русалка подплывала поближе — колыхались распущенные волосы, светилась нежная, обнаженная кожа рук и груди, серебрились ноги-хвосты…

— Видала я настоящий русалок, — женщина в пестрой шали неодобрительно поджала и без того тонкие губы. — Не похожи вовсе. Те зеленые.

— Это волшебные русалки! — подсказал ей бдительный служитель в черно-белом.

— Говорят, они настоящих девушек крадут и превращают, — шепотом сообщили рядом. — Только они не живут долго. Помирают в неволе.

— Брехня, поди.

Русалки за стеклом кружились в хороводе. Одна русоволосая подплыла совсем близко. От выпитого у меня мутилось в голове и вдруг померещилось, что девушка внутри пузыря — это Никка. Тот же изгиб плеча с родинкой, та же лукавая улыбка…

Я тряхнул головой. Да нет, почудилось!

Следом за русалками шар наполнили страшноватые, но тоже по своему восхитительные гидры.

От сферы пахло водорослями и кровью. Находиться рядом слишком долго было невыносимо. Начинало тошнить. Кого-то уже волокли на руках отдышаться, хотя многие продолжали жадно глазеть. Лица у них приобрели такой же зеленовато-мертвенный оттенок, как вода в стеклянном пузыре.