Тень над короной Франции

— Как знать… Вполне возможно. Но, знаете ли, очень трудно порой пролить родную кровь, для этого требуется немалая сила воли, решимость и много других черт характера, которыми не все из ныне живых обладают. А впрочем, д'Артаньян… В характере государя нашего Людовика, поверьте, полностью отсутствует наивность. Ничего подобного нет. Вот и сейчас… с одной стороны, герцогство Орлеанское по некоему неписаному ранжиру гораздо выше герцогства Анжуйского, как капитан выше сержанта. С другой же… Анжу гораздо дальше от Парижа, его владелец чувствует себя вольготнее вдали от трона, к тому же Анжу обладает морским побережьем, и, если кто-то захочет беспрепятственно сноситься с заграницей, ему невозможно помешать. Там может высадиться целая армия. И замок Анжу — самая мощная крепость в долине Луары, иные из ее семнадцати башен достигают чуть ли не сорока туазов в высоту, а стены сложены из гранита. Меж тем замок Блуа, резиденция герцогов Орлеанских, — скорее роскошный охотничий дом без укреплений. Положительно, в характере Людовика нет наивности… Конечно, он… не похож на некоторых своих предков. Но что поделать, шевалье, если у нас с вами нет другого короля? Мир, увы, превратится в хаос, если люди станут сами решать, кто достоин ими управлять, а кто нет, если начнут всякий раз ломать заведенный порядок и нарушать существующие законы, как только тот или иной властелин перестанет их устраивать. Это было бы гибельно еще и потому, что сколько людей, столько порой и мнений… Вот так-то, друг мой. Нам с вами выпало на долю поддерживать существующий порядок, все равно, хорош он или изобилует недостатками, все равно, лев во главе леса или… Вы понимаете меня?

— Да, монсеньёр, — печально ответил д'Артаньян. — Что ж, вы, как всегда, правы… Это правильно. Но я-то — я, по крайней мере, получил плащ гвардейца, а вы и вовсе ничего не получили…

— Вы полагаете? — усмехнулся Ришелье. — Я, любезный шевалье, получил Францию, на какое-то время избавленную от долгой, повсеместной и кровавой смуты, — а это, можете мне поверить, само по себе награда… Вот и все обо мне. Теперь поговорим о вас. Qui mihi discipulus…

— Простите, монсеньёр?

— Ах да, я и забыл, что латынь — не самая сильная ваша сторона… — и Ришелье повторил по-французски: — Тот, кто мой ученик, обязан серьезно относиться к словам и предостережениям учителя… если только вы согласны числиться среди моих учеников.

— Почту за честь, монсеньёр!

— В таком случае, извольте поберечься, — сказал Ришелье. — Вы сами понимаете, кого против себя настроили. Готовьтесь к ситуациям, когда мое имя не сможет послужить щитом, а верных мне шпаг может не оказаться поблизости. Вам не простят Зюдердама и замка Флери, уж будьте уверены. Умерьте гасконский задор и будьте готовы к любым сюрпризам. Уклоняйтесь от дуэлей, насколько возможно, — да-да, вот именно! Ибо любая дуэль может оказаться не дуэлью, а предлогом для беззастенчивого убийства… или судебной расправы. Когда вы пойдете куда-нибудь вечером, пусть вас сопровождает слуга с мушкетом, а лучше двое. Выходя из дома, не поленитесь посмотреть вверх — на голову вам может обрушиться балка или камень. Мостик под вами может оказаться подпилен. В ваш стакан может быть подсыпан яд. Вообще, старайтесь без особой нужды не выходить из дома даже светлым днем — и пореже оставаться в одиночестве даже в центре Парижа. Бойтесь женщин — они губили даже библейских богатырей… Запомните все это накрепко, речь идет о вашей жизни…

— Разумеется, монсеньёр, — почтительно ответил д'Артаньян.

Но мы с прискорбием должны сообщить читателю, что гасконец, подобно многим сорвиголовам столь юного возраста и неуемной бравады, посчитал эти предостережения чрезмерно преувеличенными, а опасения кардинала — излишними. В конце концов, он, по его твердому убеждению, был чересчур мелкой сошкой для столь высокопоставленных и могущественных особ, занятых сварами и враждой с особами своего полета. Как выражаются в Беарне, страшнее разъяренного медведя зверя нет, но муравей всегда проскользнет меж медвежьими когтями. А для ее величества и новоявленного герцога Орлеанского рядовой мушкетер роты гвардейцев кардинала, пусть и доставивший несколько неприятных минут, был, в сущности, муравьем — вроде тех рыжих, которыми богаты гасконские леса… Д'Артаньян в этом нисколечко не сомневался. «Перемелется и забудется», — подумал он беззаботно, уже придя в относительно хорошее расположение духа: как-никак предстояло примерять у портного красный плащ с вышитым серебряной канителью крестом…

Планше встретил его, улыбаясь во весь рот и напустив на себя столь таинственный вид, что это заметил даже д'Артаньян, всецело поглощенный собственными мыслями, как радостными, так и угрюмыми.

— Что случилось? — спросил д'Артаньян, у которого перед глазами все еще стоял большой зал замка Флери, а в ушах звенела сталь.

— Небольшой сюрприз, сударь… Можно сказать, нежданный подарочек, намедни прибывший…

— Так неси его сюда.

— Мне бы самому хотелось это сделать, сударь, но я не смею…

— Что за черт, я тебе приказываю!