Тень над короной Франции

— Благодарю… — сказал де Тревиль, на лице которого по-прежнему отражалось тягостное раздумье. — Так вот, д'Артаньян, вы, нисколько того не желая, поставили меня в сложнейшее положение, крайне затруднительное… Что греха таить, при дворе существуют различные партии, и я принадлежу к одной из них. Я назвал бы ее партией короля, но вы, сдается мне, уже достаточно осведомлены о некоторых качествах нашего властелина, делающих его, выразимся так, не похожим на иных предшественников и вряд ли способного возглавлять те или иные партии достаточно последовательно и упорно. Поэтому…

— Поэтому ближе к истине будет, если мы назовем эту партию партией королевы…

— Вы правы, — кивнул де Тревиль. — Так вот, борьба, как вы сами убедились, ведется суровая, и в ней сражаются отнюдь не павлиньими перьями, сплошь и рядом не соблюдают правил чести и конечной целью видят смерть противника, которой следует добиваться любой ценой…

— Я уже столкнулся с этим милым обыкновением, — сказал д'Артаньян.

— Я знаю. Тогда вы, наверное, поймете, в чем щекотливость моего положения? Как старый друг вашего отца, я не могу причинить вам вреда. Как член одной из партий, я обязан содействовать разгрому партии противостоящей. И ради вас, какие бы я ни питал к вам чувства, я не могу пренебречь своим долгом, своими обязательствами перед известными лицами…

— Я все прекрасно понимаю, — кивнул д'Артаньян. — Но разве я просил вас о снисхождении? Черт побери, я его от вас и не приму! В конце концов, я — не малое дитя и совершенно сознательно выбираю свою дорогу!

— Это достойный гасконского дворянина ответ, — произнес де Тревиль удрученно. — Но попробуйте представить, какие душевные терзания меня ждут, если когда-нибудь придется…

— Что вас больше волнует — моя участь или собственное душевное спокойствие?

— Положительно, д'Артаньян, вы слишком быстро повзрослели…

— Это все Париж, — сказал д'Артаньян. — Такой уж это город, тут взрослеют быстро, потому что жизнь не знает ни снисхождения, ни благодушия по отношению ко всем нам…

— Я мог бы вам помочь.

— Каким образом? — с любопытством спросил д'Артаньян.

— Вы совсем молоды, и вас никак нельзя назвать закосневшим сторонником кардинала, и никак нельзя сказать, что вы бесповоротно отрезали себе дорогу к отступлению…

— Черт побери, что вы понимаете под отступлением? — взвился д'Артаньян. — Я сроду не отступал и не собираюсь этому учиться!

— Простите, я неточно выразился, — примирительно произнес де Тревиль. — Пожалуй, следовало бы сформулировать иначе…. Вам еще не поздно расстаться с прежними заблуждениями, исправить те ошибки, что вы совершили по юношеской горячности. Я выражаю не собственные мысли… то есть не только собственные мысли, но и намерения известных лиц…

— Проще говоря, ее величества?

— Ну хорошо, хорошо… — поморщился де Тревиль. — Без всякой дипломатии… Вот именно, ее величества. Был разговор… ее величество осознает, что вы — еще совсем молодой человек с неустоявшимися взглядами и убеждениями. Королева готова помочь вам выбрать правильную дорогу. Черт побери, вы зарекомендовали себя сильным и опасным человеком, а с такими сплошь и рядом торгуются. Вам, моему земляку, повезло, быть может, еще сильнее, чем мне: с вами готова торговаться сама королева Франции. Право же, это большая честь!

— Не спорю.

— Вы готовы?

— Выслушать я всегда могу… Меня от этого не убудет.

— Отлично, — сказал де Тревиль со вздохом облегчения. — Ее величество предлагает вам оставить нынешнюю, совершенно не подходящую для вас компанию и перейти на ее сторону. Ей нужны такие люди, как вы. Одно ваше слово — и вы выйдете из этого кабинета гвардейцем мушкетеров короля. Я, со своей стороны, клянусь чем угодно, что прежние недоразумения будут сглажены, прежняя рознь забыта и я приложу все силы, чтобы покровительствовать сыну моего старого друга. Вы далеко пойдете и подниметесь гораздо выше, чем мог бы вас поднять кардинал. Чересчур опасно полагаться на министра, на временщика…

— Ну, а как быть, если этот временщик служит Франции?

— Мы все служим Франции, д'Артаньян…

— В самом деле? — усмехнулся гасконец. — Странные кое у кого представления о благе Франции, господин граф… считается совершенно естественным ради блага Франции вступать в заговоры с иностранными державами, принимать у них золото и оружие, обещать им пограничные крепости и города, готовить убийство министров и даже самого короля…

В глазах де Тревиля сверкнула молния:

— Следите за выражениями, д'Артаньян! Я не замешан ни в чем подобном!