Тень над небесами

— Это была твоя кретинская идея сюда поехать, — вконец рассердился Леха. — А могли бы все вместе быть сейчас там. Хрен знает что из себя корчишь…

— Опять — двадцать пять. Ты прав, да, это моя ошибка. Но вот я и рвусь ее исправить. Связи нет, мы не можем позвонить Ваньке с Семеном, и остается только ехать к ним, как можно быстрее.

— Но мы здорово рискуем. Шлепнуть нас ночью под силу кому угодно. Даже одиночке, который забавы ради вышел с пистолетиком покараулить возле шоссе каких-нибудь хануриков, навроде нас. Думаешь, таких психов нет? Еще как есть, и они живучее тараканов будут.

— Мне неловко второй раз напоминать о совершенно очевидных вещах, но где-то не слишком далеко от нас прогремел серьезный взрыв. Наверное, ядерный. Уже второй в нашей жизни, бляха-муха. Давай посидим, подождем дождик — он, говорят, после такой бомбежки вкусный, полезный. А потом, когда выйдет солнышко и все подсушит, у нас машина будет фонить похлеще чернобыльского реактора. И не только наша.

Тут Лехе оказалось крыть нечем — я зашел с козырей. Он открыл было рот, но затем закрыл, секунду побуравил меня возмущенным взглядом и расслабился, махнул рукой.

— Вообще-то да… Ликуй, твоя взяла.

— Потом отпраздную, если не возражаешь, когда унесем от сюда ноги и то место, откуда эти ноги растут.

— Погодь, о чем разговор?! — раздраженно вмешался Томаш, обращаясь ко мне. — Я не прошу тебя переводить каждое слово, но ты можешь объяснить хоть в общих чертах?

Я возвел глаза к небу. Ладно, терпение, злиться и гневаться смысла нет. Я кратко передал Томашу суть наших с Лехой разногласий. Внимательно выслушав, он прекратил злиться и ответил:

— Нам с Натальей теперь некуда идти.

Сказав это, Томаш как-то странно развел руками, беспомощно и растерянно. Наталья прижалась к нему, обняла и уткнулась все еще пятнистым лицом ему в шею.

— Будем держаться вместе, — кивнул я. — Мы и вы. Возражений с нашей стороны нет. Только одно условие — живем дружно, решения принимаем сообща, уговор?

— Умова, — спокойно ответил Томаш.

— Скажи чудикам этим, что идем быстро, но осторожно, — велел Леха. — А то на дворе все тревожнее становится, кабы чего…

В подтверждение обоснованности его слов за окном снова затрещали выстрелы, теперь уже будто бы ближе.

— На выход, господа и дамы!

Плевать на все, хватит сидеть и рассусоливать. Я решительно поднялся, рывком распахнул шкаф, схватил заветную коробочку с вещами, за которой, собственно, сюда и ехал, и встал в коридоре, выжидающе глядя на остальных. Поляки намек поняли и пошли за мной, замкнул шествие Леха.

Пока мы спускались по лестнице, в воздухе витало такое напряжение, что можно было бы махом зарядить генератор и запитать от него хоть Нью-Йорк. Больше всего я боялся увидеть, как Томаш прощается с родителями. И, как это ни эгоистично звучит, я не столько переживал за его психическое состояние, сколько за свое. Да еще эти сигнализации воют, истерично захлебываясь на высоких частотах и сливаясь в такие диссонансы, что «пение» зомби казалось шедевром неземной красоты. Хотя, в каком-то смысле оно таковым и являлось.

Нам в любом случае нужно было заглянуть в мерседес Томаша, под напором бандитов лишившийся всех стекол — как минимум, забрать MP5 и боеприпасы, о которых я после драки на мосту напрочь запамятовал, ибо переволновался.

Автомат закатился под машину — Томаш отстреливался, пока его не подбили, а потом руки выпустили оружие. Выгребать убийственную машинку пришлось мне, заползя на пузе под низкое днище и вытянув руку. Немудрено, что мы с Лехой его проворонили, когда несли отключившегося Томаша домой.

Уже целая коллекция оружия скопилась, с ума сойти. Еще бы патронов к каждому стволу побольше, раза так в три, а то и в четыре. Но уж чем богаты.

Оставалось самое главное. Я честно поставил Томаша перед фактом — хоронить родителей времени нет. Можно, конечно, выудить из хозмагазина напротив моего дома лопату или даже две, можно, но нужно ли так рисковать в городе, ставшем едва ли не опаснее самого себя во время бесчинств зомби? Конечно же, нет, и Гжегож бы похвалил нас за это решение. Но и оставить так родителей Томаша мы не могли. Оставался огонь.

Не буду расписывать подробности, не хочу терзать себе сердце. Одно скажу — тогда я не мог на это смотреть спокойно, слезы сами полились из глаз, и я отвернулся, а потом, пока Томаш с каменным лицом поливал родителей и машину бензином из канистры, выкурил три сигареты подряд, от чего моя голова начала путать небо и землю. Даже надрывающиеся сигнализации перестали мне докучать, они словно вовсе смолкли. Смолкли, кстати, и выстрелы. Похоже, тот бой наконец-то завершился. А может, просто мы немного оглохли.

Дрогнул несгибаемый Леха, отворотился. Хотя, несгибаемых не существует, есть просто очень сильные. Мы ведь с Лехой и сами перешагнули через потери, каждый здесь хлебнул лиха, но всякий раз, когда это случается снова, к горлу подступает нечто липкое и неприятное.