Тень ночи

– Это еще не все, – сказал он, и я застыла. – Я пытался расстаться с жизнью. Но Бог не захотел ее принять. – Мэтью смотрел на борозды в камне, а затем поднял голову. – Недели напролет я только и думал о том, чтобы соединиться с Люка и Бланкой. Одно меня останавливало. Я боялся, что не попаду в рай, где теперь находились жена и сын. За мои грехи Бог непременно низринет меня в ад, – сухим, будничным тоном произнес Мэтью. – Тогда я обратился за советом к одной жительнице деревни. Она решила, что я одержим бесами и из-за меня души Бланки и Люка тоже привязаны к этому месту. В один из дней я поднялся на леса, глянул вниз и подумал, что души моих близких заперты под каменной толщей. Если я упаду на место их погребения, Богу не останется иного выбора, как освободить их. Или же – позволить мне соединиться с ними.

Это была ущербная логика средневекового человека, дошедшего до крайнего отчаяния. Блестящий ученый Мэтью де Клермон так рассуждать не мог.

– Я испытывал чудовищную усталость, – продолжал Мэтью. – Но Господь не желал даровать мне сон. Особенно после того, что я сделал. За мои грехи Бог отдал меня существу нечеловеческой природы, и та превратила меня в себе подобного. В того, кто не может ни жить, ни умереть, ни даже обрести недолгий покой во сне. Все, что я могу, – это помнить.

Мэтью и сейчас испытывал чудовищную усталость. Его тело сделалось совсем холодным, гораздо холоднее окружающего воздуха. Сара наверняка знала заклинание, способное помочь Мэтью. Я могла лишь прижать его окоченевшее тело к себе и немного поделиться своим теплом.

– С тех пор Филипп меня презирает. Он считает меня слабым. Чересчур слабым, чтобы жениться на такой, как ты.

Наконец-то я узнала, откуда в Мэтью чувство, будто он меня недостоин.

– Нет! – резко возразила я. – Отец любит тебя.

За короткое время нашего пребывания в Сет-Туре я увидела целую гамму чувств, проявленных Филиппом по отношению к сыну, но там не было и намека на презрение.

– Храбрые мужчины не кончают жизнь самоубийством. Только в редких случаях, на поле боя, чтобы не попасть в плен к врагу. Это он сказал Изабо вскоре после моего превращения в вампира. Филипп заявил, что мне недостает смелости быть манжасаном. При первой же возможности он отправил меня на войну, сказав: «Если ты решил окончить жизнь, то пусть хотя бы твоя смерть послужит более высокой цели, чем жалость к себе». Я навсегда запомнил эти слова.

Надежда. Вера. Мужество. Три столпа простой жизненной философии Филиппа. Мэтью считал, что он лишен этих качеств, обладая лишь сомнениями, убеждениями и бравадой. Но у меня было другое мнение на этот счет.

– Ты столь долго терзаешь себя воспоминаниями, что уже не способен видеть правду. – Я передвинулась, повернувшись к нему лицом. – А знаешь, кого я вижу, когда смотрю на тебя? Того, кто очень похож на твоего отца.

– Мы все хотим видеть Филиппа в тех, кого любим. Однако я совсем на него не похож. Вот Гуго – отец Галлогласа, если бы он был жив… – Мэтью отвернулся. У него задрожала рука. Еще один «скелет в шкафу», о котором он пока молчал.

– Мэтью, один секрет я из тебя уже выудила: кто из де Клермонов нынче входит в состав Конгрегации. Ты не можешь хранить сразу два.

– Хочешь узнать самый страшный мой грех?

Время еле тянулось. Я думала, что так ничего и не услышу, но…

– Я забрал его жизнь. Он умолял Изабо сделать это, но она не смогла.

Мэтью снова отвернулся.

– Ты забрал жизнь Гуго? – шепотом спросила я, испытывая сострадание к нему и Галлогласу.

– Филиппа.

Последний барьер между нами рухнул.

– Нацисты буквально свели его с ума своими пытками и издевательствами. Будь жив Гуго, он убедил бы Филиппа, что можно жить и с искалеченным телом. Но Филипп сказал, что он слишком устал и не хочет бороться за жизнь. Он хотел уснуть, и я… Я знал о снедающем желании закрыть глаза и забыться. Да поможет мне Бог, я сделал то, о чем Филипп просил.

Мэтью трясло. Я обняла его, не обращая внимания на протесты. Я знала лишь одно: ему сейчас нужен кто-то, за кого можно просто ухватиться, пока на него обрушиваются волны воспоминаний.

– Изабо не поддалась на его мольбу. Тогда Филипп попытался перерезать себе вены. У него не хватало сил, чтобы удержать нож под нужным углом. Он наносил себе порез за порезом. Все вокруг было забрызгано кровью, но раны получались неглубокими и быстро затягивались. – Мэтью говорил быстро. Наконец-то он дал волю словам, и они хлынули из него. – Чем больше собственной крови проливал Филипп, тем неистовее становился. После лагеря он не мог выносить самого вида крови. Изабо взяла у него нож и сказала, что поможет оборвать его жизнь. Но потом маман никогда бы себе этого не простила.

– И тогда ты зарезал его, – сказала я, пристально глядя в глаза Мэтью.

Я никогда не отгораживалась от знания о том, что́ делал Мэтью, дабы выжить как вампир. Я не смогла бы отгородиться от грехов мужа, отца и сына.

– Нет, – покачал головой Мэтью. – Я выпил его кровь до последней капли, чтобы Филиппу не пришлось смотреть, как напрасно выливается его жизненная сила.