Тень одиночества

Около эшелона стоят Василий, высокий брюнет, подтянутый, опрятный и беременная Ефросинья. Напротив, на другом пути стоит другой эшелон. Василий провожает жену к своей матери. Вокруг снуют армейцы в порванной, грязной форме несущие на носилках раненых. Он, глядит на безликую толпу, обнимает Ефросинью, обнимая ее, сострадательно ей говорит:

– Дорога тебе предстоит не из легких, но эта последняя возможность сегодня уехать. В ближайшее время ничего порядочного не будет. Поезда на подходе к станции разбомбили гады. Он содрогается от злобы, со стоном говорит: – ЧЕРТОВА ВОЙНА! Оглянись вокруг, кругом боль-потери-смерть! Ефросинья обрывает его слова, со страхом в голосе, шепчет:

– Ты на один поезд, я на другой. Не по-людски. Василий обнимает, целует. Ефросинья с болью кричит: – Я не хочу уезжать! Хочу быть рядом. С тобой. Она безутешно плачет.

Он успокаивает, показывает взглядом на происходящее, беря за подбородок, со строгостью призывает:

– Смотри! Смотри, Фрося! На всю жизнь запоминай, чтобы потом детям рассказать, что такое – война, что ради них на смерть идем, за наше будущее. Счастливое будущее! Ефросинья пристально смотрит на происходящее, ей становится жутко.

Три матери отделяются из толпы, пытаются отправить детей, передавая их на руки военным. Дети от испуга плачут, ведь каждого из них разлучает с близкими людьми. Одна мать пихает ребенку за пазуху хлеб, в карман сует листок с выведенным карандашом домашним адресом.

Слышен, детский плачь: – Ма-ма! Ма-мо-чка!

Матери отходят, вытирают набежавшие слезы, не оборачиваются.

Одна не выдерживает накала в неопределенности обстановки, крестит в след сына и горестно сквозь слезы кричит:

– Да, будьте, Вы ВСЕ ФАШИСТЫ ПРОКЛЯТЫ! Громко выкрикивает: – Сашенька, сыночка мой! Мамка тебя любит! Не забывай меня! Мамку свою! Я найду тебя! Верь, своей мамке! Помни…

Она обессиленная падает на землю и горько плачет.

Трагедия пугает окружающих.

Василий, наблюдавший эту сцену разлуки, словно, ограждая жену от того, же, крепко обнимает Ефросинью, целует ее, как в последний раз. Тут, же отпрянув, он убегает, догоняя, набирающий скорость эшелон. Уже на ходу в растерянности оборачивается, кричит:

– И, я тебя найду Ефросинья! Только будь, пожалуйста: «ЖИВОЙ!» Я тебя сильно люблю! А, ты-ы?!

Ефросинья вытирает слезы рукой, стараясь перекричать стук колес и хаос вокруг, кричит:

– Васенька! Я тоже очень сильно тебя люблю! Не погибай! У нас с тобой будет СЫН! Порываясь догнать эшелон, она бежит, спотыкаясь об камни. Но вдруг осознав, что ей никогда не догнать, она останавливается, стоит, как вкопанная, опускает руки, машет головой из стороны в сторону, в голос выкрикивает: – Только не погибни, Васенька! Ты МУЖ мне! Помни! Я ЖЕНА тебе!

Стоящий эшелон, трогается. Ефросинья стремительно направляется к нему. Ей подают руку, подсаживают. Она стоит в пролете смотрит на эшелон Василия, что виднеется маленькой точкой в противоположном направлении.

МОСКВА. МАРТ. 1945 ГОД.

…Поезд снижает ход. Из теплушек на-ходу спрыгивают военные. Город им кажется серым смогом…

Несколько человек замерев, слушают, остановившись около столба с репродуктором. Голос диктора выделяет каждое слово, с ударением говорит: «Войска 1-го Украинского фронта 31 марта с боем овладели городами Ратибор и Бискау»…

Ефросинья растрепанная, но все-таки хорошо одетая, в вязаной кофточке поверх шелкового платья, в туфлях лодочка, с Петенькой на руках, на вид ему 2 года. Малыш одет в вязаный свитерок, на ногах чулки, что нелепо виднеются из – под коротких шорт. Он постоянно громко плачет, ладошкой по щекам размазывает слезы.

Она бегает по перрону в слезах, явно кого-то ищет, но так и не находит, со стороны похожа на безумную.

Поезд набирает скорость…

Ефросинья безудержно плачет, стараясь перекричать, плачь сына, глядя на удаляющиеся вдаль теплушки, кричит: «Васенька! Я с сыном нашим прибежала. Прости! Не успели мы с ним. В трамвае, вот и ботиночек один потерялся». Она кому-то показывает на ребенка, что он без одного ботинка.

Стоящие люди у столба с репродуктором с пониманием, сочувственно кивают.

Один из прохожих хлопком по плечу сопереживает. Другой с болью смотрит, третий крутит пальцем у виска.

…Генрих сквозь слои памяти, слышит, плачь ребенка. Он открыл глаза и увидел, что в салоне самолета по-прежнему плачет малыш. Тяжело вздохнув, он, пришел к одной мысли, что самое страшное всегда проходит и остается навсегда в прошлом и что не надо бояться жить. Ведь пережив войну, люди стали добрее друг к другу. Так ему говорил при жизни дед, и именно тот назвал его Генрихом, чтобы построить новый мост в отношениях с немцами. Новое поколение не должно страдать и помнить зло, чтобы не становиться злыми. Надо уметь прощать, но все, же не забывать прошлое, как историю предков…

Он невольно задает себе вопрос: «Простил, ли он своей бывшей?» Ведь столько лет она ему трепала нервы. А ведь все начиналось, как у людей…

…Встреча с Люськой. Предложение руки и сердца. Мечты о будущем.