Известие о свадьбе Монимы обрушилось на дом судьи, как долговая расписка двадцатилетней давности, благополучно всеми забытая. Не успели опустить на погребальное ложе главу семьи!.. О том, что случилось со старшей сестрой, в доме помалкивали даже рабы. Было объявлено, что она добровольно последовала за отцом, и всякий, кто в этом усомнится, был уже заранее виновен в измене роду. Госпоже Франгиз не повезло. И следующая по счету царица Акры, тоже из дома Геронидов, упускать свой шанс не собиралась. Поэтому с самого утра вздрюченные слуги и рабы носились по самым разным поручениям, которые сыпались из Монимы как просо из мешка, и норовили превзойти самих себя в услужливости и расторопности, коль скоро не получилось удрать и спрятаться.
Писец явился в дом судьи в самый разгар этого столпотворения.
Он был еще молод, белобрыс и носил греческое платье. Вошел он, держа под мышкой орудия своего ремесла, и от этого поклон его был не слишком ловок. Слуги писцу не полагалось. Увидев парня, Монима переменилась в лице, став еще краснее. Некоторые женщины в гневе необыкновенно хорошеют… но это был не тот случай.
– Кого вы мне привели? – напустилась она на Кривого Яфа, напрочь игнорируя парня.
– Как и велели, писца от городских ворот, – удивился Кривой, на всякий случай проворно отступая к дверям.
– Этот мальчишка – писец?! Что вы мне голову морочите, я знаю писца! Он – седовласый благообразный господин. Приведите мне его немедленно, а этого мошенника верните туда, откуда взяли.
– Госпожа, – вмешался паренек, сообразив, что крупный заработок уплывает из рук по волнам подводного моря, – я умею писать. А отец приболел.
– Ничего, для своей будущей царицы он встанет даже со смертного ложа, – буркнула Монима. – Говори, где ваш дом?
– Боюсь, госпожа, даже если он придет, он вряд ли окажется вам полезным, – парень учтиво поклонился, – он повредил правую руку, защемив ее дверным засовом. Два пальца совсем не действуют. И лекарь сказал, что это надолго.
– Нашел время совать руки в засов! – шумно расстроилась Монима. – Да умеешь ли ты составлять договоры, мальчик?
– Любой договор, госпожа, – тот снова поклонился, решив, что спина не переломится, – покупка дома, продажа скота, аренда корабля или мастерской, освобождение раба, наследство…
– Брачный договор составить сможешь? – перебила Монима.
– Как прикажет госпожа. Я составлю такой договор, который признает любой судья.
– Тогда чего стоишь, словно в землю врытый, – снова озлилась Монима, – садись и пиши!
– Тогда раздевайтесь, госпожа.
– Разде… что ты такое говоришь, поганец?! – опешила Монима.
– Госпожа так молода, что раньше, видимо, не выходила замуж, – тонко польстил сын писца, – в брачном договоре должно быть подробное описание невесты «со всеми изъянами», чтобы впоследствии супруг не мог отказаться от жены, потому что у нее, мол, левая нога короче правой.
– У меня обе ноги одинаковые, – с обидой сказала Монима.
– Значит, так и запишем: обе ноги одинаковые, – писец присел на круглый низкий стульчик, пристроив на колени дощечку для письма, – пальцев на обеих по пять, пропорциональной длины…
Керболай был растерян и напуган. Еще ни разу за всю его жизнь смерть не подходила так близко, не клала свою руку на плечо, не заглядывала в глаза. Гибель судьи лучше всяких слов сказала повару, что он в большой беде. И что делать, как спасаться – неясно. Впервые в жизни он пожалел, что носит железный ошейник. Гражданина полиса защищал закон. Даже нищий оборванец, подъедавший за чужими собаками, мог пойти к судье, и тот обязан был его выслушать. Раб, даже такой почтенный и богатый, как Керболай, считался всего лишь имуществом своего хозяина. Никаких прав у него не было.
Керболай забился в щель, как таракан. Он совсем перестал выходить из кухни. Только здесь, среди привычных запахов, утвари, знакомой с детства, и привычно согнутых спин он еще мог чувствовать себя в безопасности. Лишь здесь власть Керболая все еще была крепка. Сильные мира сюда не спускались.
Кухонная суета успокаивала. Готовили торжественный обед в честь Посейдона, поэтому нужно было исхитриться так, чтобы не использовать ни одного из щедрых даров моря, только баранина и птица. Нехватка соли уже давала о себе знать, поэтому главное внимание следовало обратить на сладости: орехи в меду и цукаты.
Неожиданно повар почувствовал, что его некрепко взяли за руку.
Он вздрогнул и опустил глаза. Рядом стояла девочка лет двенадцати. Или пятнадцати – с этими местными девочками никогда не поймешь. Довольно хорошенькая. Правда, на взгляд повара, излишне худая. Вольная – ошейника на ней не было.
– Керболай, – позвала девочка, – сегодня великий праздник. День бога глубин, Посейдона. Что же ты до сих пор не совершил жертвоприношение в храме?
Как она сюда попала? Керболай оглянулся вокруг. Кухонные рабы суетились каждый на своем месте: поворачивали вертел, кипятили воду, отмеряли приправы на вес и ложкой, чистили посуду… Никто не обращал внимания на чистенькую девочку без ошейника.
– Жертвоприношение? – в растерянности переспросил он. – Но я не мореход.