Тень Орла

Этот бредовый диалог прервался самым невероятным образом: прямо перед ними из темноты возник конь с сидящим на нем человеком. Конь едва не налетел на стоявших в темноте Йонарда и Эрона. Всадник качнулся в седле, взмахнул плетью, зажатой в руке, и, выкрикнув лишь одно слово – Скачки! – дернул повод. И мгла сомкнулась за ним уже по другую сторону костра. И тут же загудели голоса, вперемешку с конским ржанием, резкими всхрапами, ударами копыт по каменистой почве. Со всех сторон неслось: «Скачки! Скачки! Во славу Таргатай! Во славу великой матери нашей, Таргатай!»

Берг и певец, до этого бывшие, казалось, одни во всем лагере, сразу оказались среди толпы мужчин и женщин, как молодых, так и уже в летах. Повсюду мелькали конские бока, головы и крутые крупы. Собаки, крутившиеся под ногами, добавляли суеты и гама.

Неожиданно для северянина, Эрон вдруг, точно птица, взмыл на спину ближайшего к нему коня. Это оказался скакун рыжей масти. Его вытянутое тело легко несли крепкие сухие ноги. Певец развернул коня, и Берг увидел высокую гибкую шею с гордо поднятой головой и струящуюся золотыми потоками гриву. «Точь-в-точь солнечный конь из песни», – восхитился Йонард.

Певец сбросил наземь хламиду, в незапамятные времена бывшую роскошным халатом, и остался в штанах из тонкой, но куда более прочной ткани, подпоясанных широким черным поясом. И сам конь, и полуобнаженный всадник в ярком пламени костра казались отлитыми из цельного куска золота. Застыв всего на миг, словно дав полюбоваться собой, Эрон легко тронул повод, и оба, и всадник и конь, исчезли в ночи.

– Сегодня можно выиграть большую награду! – услышал Йонард. Молодой скфарн мотнул головой в сторону, куда унесся Эрон, спеша как на пожар. Вокруг толкались кочевники, торопливо снимая путы с коней. Йонард сам толком не понял, как он очутился верхом на темно-сером коньке, каких в основном и можно увидеть у скфарнов. Такие зверушки, конечно, не идут ни в какое сравнение с благородными нисейскими скакунами, отрадой царей и вельмож, но они обладают бесспорным преимуществом: хороши и в повозку, и под верхового. Таких лошадей зовут здесь баирами. Запряженный в повозку баир может одновременно везти на себе еще и всадника.

То, что лошадь очень сильна, Йонард понял сразу. Под его немалым весом баир даже не переступил ногами, лишь слегка прижал уши, кося на северянина карим глазом.

Как успел заметить северянин, на эти скачки скфарны собрались без упряжи и седел. Видно, по обычаю. Стиснув коленями серые бока баира и накрепко зажав в своем мощном кулаке темную прядь гривы у самой холки, Йонард направил коня туда, где на краю становища, за водоотводной канавкой были слышны крики людей и конское ржание. Туда, к подножью небольшого холма, стекались огненные ручейки зажженных факелов. Пьянящее чувство всеобщего возбуждения захватило и германца. Он, как и все, заорал что-то, размахивая свободной рукой. Меч, до сих пор болтавшийся за спиной, слетел вниз и был подхвачен чьими-то руками.

Старейшины племени сидели в центре широкого круга на принесенных заранее толстых коврах. Ковры эти были ярко окрашены, с четким орнаментом, на каждом – свой, и все лежали прямо на земле. За исключением одного. Он покрывал колесо, снятое с повозки. И на это возвышение взошла и воссела как полновластная правительница на трон предков мать племени скфарнов Сатеник. По обе руки от нее пылали костры. Около них стояли люди с огромными охапками обмотанных войлоком сучьев. Зажигая факелы от пламени костра, они передавали их другим, те в свою очередь обегали стоящих полукругом всадников и отдавали им чадящие от бараньего жира светильники. И было их столь много, что северянину показалось, что степь горит.

Холодный бледный лик луны, поднявшийся уже довольно высоко, заливал серебристым светом близкие холмы, первые вестники предгорий, поднимавшихся где-то в ночи темными громадами.