Тень от загородного дома

– Ну что ж, коль вы уже пришли, – выдавил из себя врач, – я могу провести к палате, чтобы вы убедились, как она спит.

– Ну а если не спит, – вставил Глеб, – тогда поговорю с нею самой. Надеюсь, вы не станете возражать?

Снова посмотрев на медсестру, Ганилевский безразлично пожал плечами.

– Впрочем, – продолжил Глеб, – даже если Дригорович спит, то придется разбудить. Я не могу уехать, не услышав ее.

Сделав паузу, Ганилевский сунул руки в карманы халата, произвел движение головой и шагнул по коридору:

– Пройдемте в девятую палату, – и распорядился медсестре: – Загляните. Спит или нет? Она не только нам покоя не дает, но и другим людям.

Медсестра быстро засеменила, опережая их, торопясь к девятой палате. Глеб не понял, что означал отзыв Ганилевского о Римме, но переспрашивать не стал, надеясь, что скоро все само собой выяснится. Шагал рядом с врачом, безмолвствуя.

Смотря в потолок широко открытыми глазами, Римма лежала на кровати. Глаза уже привыкли к темноте, различали вверху темную люстру и серые блики от ночных уличных светильников, проникающие через окно. Тихо приоткрыв дверь палаты, медсестра впустила Ганилевского и Корозова. Полоса света из коридора упала на Дригорович. Она повернула лицо. Увидала Глеба, сразу оживилась. Глаза заблестели. Не обращая внимания на врача и медсестру, радостно воскликнула:

– Я тебя ждала! – и торопливо пояснила Ганилевскому: – Я ждала его. Я ему звонила. Просила приехать!

– Да уже знаю. – Валентин нескладно пожал плечами, явно не понимая, к чему все это было нужно.

По взволнованному лицу Риммы волной пробежал эмоциональный всплеск. Она сбросила с себя одеяло, обнажив грудь, без стеснения села, нашла ногами тапочки, сунула в них ноги и потянулась за халатом, лежавшим на стуле. Потом встала на ноги, не обращая внимания на отозвавшуюся несильную боль в ране, надела халат, запахнула его, посмотрела на Глеба:

– Мне очень надо поговорить с тобой! – И пошла мимо врача и медсестры к дверям.

Больные на других кроватях зашевелились, раздались удивленные возгласы. Медсестра уставилась на врача, но тот махнул рукой:

– Пошли. Пусть поговорят. – И двинулся к двери следом за Риммой, увлекая за собой медсестру.

Отступив чуть, Корозов пропустил к двери Римму, врача и медсестру, и вышел последним, прикрыв дверь палаты. С Риммой отошел дальше по коридору, провожаемый взглядом медиков. Дригорович остановилась, заглянула в лицо Глебу:

– Мой звонок, наверно, показался тебе неестественным! Не возражай, я знаю, что я права! И я бы на твоем месте так восприняла! Но я не знаю, почему именно тебе решила позвонить! Я чувствую себя совершенно здоровой, Глеб, а врач все не выписывает меня. Это странно. – Она развела руки в разные стороны; полы халата разошлись, открывая ее грудь.

Глеб смотрел на нее сверху вниз, и ему невольно пришло в голову, что она не случайно не застегнула свой халат. Возможно, хотела привлечь его внимание к своему телу, чтобы он лучше разглядел в ней красивую женщину. Хотя не исключено, что ничего не хотела, просто была крайне взволнована и совершенно не придавала значения своему внешнему виду в эти минуты. Впрочем, в подобное Глебу плохо верилось, поскольку любая женщина, даже в самом дряхлом состоянии, хочет быть красивой и привлекательной. Между тем Корозова не смутила женская грудь – он отреагировал серьезно на слова Риммы:

– Ты решила мне пожаловаться на врача? Тут я ничем не могу помочь тебе. Врачу виднее, здорова ли ты и надо ли тебя выписать из больницы.

Не отрывая глаз от Глеба, она не изменилась в лице, его слова явно не произвели на нее никакого впечатления. Ему, правда, хотелось произнести другие слова, назвать ее жалобы бабьим нытьем, и он, наверно, так и сказал бы, если бы она не произнесла следующую фразу:

– Я боюсь здесь оставаться, Глеб. Мне кажется, что здесь со мной вот-вот должно что-то произойти. Он убьет меня здесь.

– Кто? – отступив на шаг, спросил Корозов, хотя мог бы не спрашивать, потому что догадывался, кого имела в виду Римма.

– Парень, который хотел зарезать меня, – ответила она.

Можно было представить себе, как в четырех стенах палаты ее страхи растут и множатся с каждым днем. И не только с каждым днем, но с каждым часом и с каждой минутой. Ее состояние, особенно ночью, когда вся больница погружена в сон и страхи в темноте превращаются в чудовищ, выползая из каждой щелки и каждого угла, было понятно Глебу. Потому он попытался успокоить:

– Не надо бояться. Его, может быть, уже нет в живых.

Приблизившись к Глебу, она почему-то шепотом спросила:

– А разве полиция нашла его труп?

На этот вопрос Глеб мог бы ответить отрицательно, потому что знал от Акламина, что пока нет положительных результатов. Однако он предпочел не говорить так, свел брови к переносице и ответил уклончиво:

– Мне ничего неизвестно.

– Нет, Глеб, – Римма снова все тем же шепотом произнесла: – он жив, я чувствую это. Я чувствую, что мне нельзя здесь оставаться! – Взяла Корозова за руку выше локтя и заглянула в глаза.