Тень Отца

— До них дошли фарисейские сказки. В действительности они ищут себе здесь союзников.

— Следовательно, их надо выслать…

— Сначала я должен поговорить с иудеями. Пришли уже те, кого я вызвал?

— Они здесь и ждут, когда ты позволишь им предстать перед тобой.

— Пусть войдут. Только скажи им, чтобы говорили кратко. Пусть не болтают, как они это умеют. У меня нет сил выслушивать глупости. Я уже должен быть в Каллирое. Там, я уверен, боли пройдут. И надо же было этим парфянам появиться именно сейчас! А ведь это ты привела их во дворец…

— Ты сам сказал, что я поступила правильно.

— Да. Это правда. Ты была права. Позови этих иудеев!

Они вошли в зал по одному, скованные, прямые, одетые в стелющиеся по земле одежды. На одеяниях священников были знаки их достоинства. Первым вошел первосвященник Симон, сын Бефы, тесть Ирода, отец прекрасной Мариамны, ставшей женой Ирода после смерти Мариамны из рода Хасмонеев. Чтобы повысить в достоинстве ту, которую хотел сделать своей законной женой, Ирод сделал Симона первосвященником, лишив этой должности прежнего первосвященника — Иисуса, сына Фоаба. Симона сопровождали несколько священников. За ними, потупив глаза, словно желая показать, насколько они равнодушны к великолепию дворца, а, возможно, и чтобы не смотреть на стоявшие по углам комнаты греческие скульптуры, вошли несколько фарисеев во главе с Полионом и Самеем — двумя фарисейскими предводителями, поддерживающими близкие отношения с царем. Два молодых фарисея вели под руки Гиллеля*, уважаемого во всем иудейском царстве, а также за его пределами, то есть везде, где находились иудейские диаспоры.

Вошедшие встали полукругом перед царем. На их лицах проглядывала тревога, которую им не удавалось скрыть. Ведь они не знали, для чего в действительности были вызваны. Ирод внушал им страх. Хотя он старался быть вежливым с ними, они знали, что царь способен быть одновременно и лисой, и львом. А кроме того, они считали, что болезнь сделала Ирода безумным.

Ирода, как всегда, окружали клубы ароматного дыма. Саломея стояла за спиной брата, готовая прийти к нему на помощь.

— Вы знаете, для чего я вас вызвал? — спросил царь.

— Мы лишь догадываемся, — от имени всех ответил Симон. — Думаем, что речь идет о людях, прибывших из Парфянского царства.

— Да. Вы слышали, зачем они приехали?

— Царевна Саломея сказала нам…

— Что вы думаете об этой истории?

Взоры пришедших устремились на Гиллеля.

— Мы знаем, царь, об этом деле… — Гиллель заговорил булькающим голосом, который, однако, становился все более внятным. — В далекие годы, когда парфянский царь оказал милость народу Израиля и разрешил ему вернуться в землю отцов, были иудейские ученые, которые стремились в своих трудах показать, что верования учеников Заратуштры — отзвук наших ожиданий Мессии. И, кажется, они ждут того же самого, что и мы, в течение уже многих веков — того, что завещано нам и совершится единственно для нас…

— Ты хочешь сказать, — Ирод прервал Гиллеля, — что парфяне, надеясь на приход своего Саошьянта, ждут попросту иудейского Мессию?

— Именно так, царь. Истина, словно солнце, отражается в тысячах зеркал.

— Хорошо, — Ирод потянулся за кубком вина, смешанного с травяным настоем, чтобы ослабить надвигающийся приступ боли. — Когда должен прийти этот Мессия?

Свой вопрос Ирод задал Симону, но тот кивком головы переадресовал его к стоявшему рядом священнику. Тот сделал то же самое. От одного к другому, словно покатившаяся монета, вопрос обежал стоявших полукругом людей и вновь остановился на Гиллеле.

— Ты нас спрашиваешь, царь, — сказал великий ученый, — о том, что ведомо только Всевышнему, да прославится Его имя. Но есть знаки…

— Какие знаки? — Ирод вновь прервал торжественную речь Гиллеля. — Где они?

— Эти знаки появляются исключительно в сердцах людей. Есть те, кто чувствует, что время приблизилось…