Тень Победы

И вот великий стратег Жуков на такое положение вещей никак не реагировал — ни в 1940 году, ни четверть века спустя. «Согласно заданию» стратегическая оборона не готовилась и даже теоретически не рассматривалась. Раз задание никто не поставил, значит, Жуков ничего в этом направлении и не делал. Подход чисто солдафонский: делаем то, что приказывают. То, что не приказывают, не делаем. Инициативу проявить — не в характере нашего героя. Мог бы Жуков инициативу открыто и не проявлять, а просто намекнуть Сталину о стратегической обороне. Или, на крайний случай, если Жуков боялся сам поднимать этот вопрос, он мог приказать кому-то из подчиненных невзначай об обороне государства заикнуться.

Но никто не заикнулся.

Вывод у меня вот какой: в июне 1940 года, уезжая в Киев, Жуков плакал не оттого, что предчувствовал великие беды. Причина другая. После разгрома 6-й японской армии на Халхин-Голе он рассчитывал получить высокий пост в Москве, а его в Киев отправили. Как тут не заплакать! Вот объяснение его горю.

Если же поверить объяснению, которое дал сам Жуков, то картина получается куда более мерзкой. Давайте на мгновение поверим Жукову. Поверим в то, что в июне 1940 года он «окончательно укрепился в мысли, что война близка, она неотвратима», что уезжал он в Киев «с ощущением надвигающейся трагедии» и плакал

оттого, что понимал неизбежность войны и знал о неготовности страны к обороне. И вот в декабре 1940 года, когда Сталин предоставил Жукову возможность высказаться, он ни словом не обмолвился о необходимости стратегической обороны.

Я мог бы употребить здесь всякие эпитеты, но воздержусь. Вы уж сами решение выносите, исходя из следующих фактов:

1. Жуков заявил, что знал о грядущей трагедии, но никого о ней не предупредил. Он знал, что нападение Германии обернется гибелью десятков миллионов граждан страны, которая доверила ему свою безопасность. Понимая это, он горько поплакал и…успокоился.

2. Жуков знал, что в результате нападения Германии Советский Союз будет разорен и станет страной третьего мира, но по каким-то соображениям он не упоминал о стратегической обороне, когда представилась возможность о ней говорить. После войны Жуков хвалился, что все понимал еще в июне 1940 года («с той поры моя личная жизнь была подчинена предстоящей войне, хотя на земле нашей еще был мир»), но тем не менее стратегическую оборону не готовил и даже не вспоминал о ней на совещании в январе 1941 года. Свои действия он оправдывал тем, что ни ему, ни другим генералам такую задачу не ставили.

Храбрость солдата состоит в том, чтобы идти на вражьи штыки. Храбрость генерала состоит в том, чтобы иметь свое мнение и отстаивать его перед кем угодно. Солдат идет на смерть, но и генерал обязан проявлять солдатское мужество: убейте, но я останусь при своем — нам нужно готовиться к обороне страны! Выбирайте одно из двух.

Либо Жуков не стратег, а хвастун, ничего не знавший, ничего не предвидевший и все свои «предвидения» придумавший после войны, либо он трус, все знавший, все предвидевший, но побоявшийся об этом говорить.

Я склоняюсь к первому варианту — хвастун, ибо если предположить, что Жуков был трусом, то получается уж очень нехорошо. Тогда выходит, что трусость Жукова обернулась для нашего народа десятками миллионов ненужных жертв и распадом страны.

ГЛАВА 7. Как Жуков громил Павлова

Оперативно-стратегическая игра в Генеральном штабе РККА в начале января 1941 года, на которой разыгрывался сценарий будущей войны. — «Одного взгляда на карту ему было достаточно для того, чтобы оценить ситуацию»

Жуков и его поклонники об игре и ее итогах. — Как возник миф о том, что Жуков якобы предвосхитил план нападения Германии на СССР. — Необъяснимое на первый взгляд распределение ролей между ведущими советскими военачальниками, участвовавшими в игре. — Состав противоборствующих команд Жукова и Павлова.

«Священная» война СССР против Гитлера была всего-навсего душераздирающей борьбой за право сидеть не в чужеземном, а в собственном концлагере, питая надежды расширить именно его на весть мир.

Анатолий Кузнецов. Бабий Яр. Нью-Йорк: Посев, 1986. С. 265

1

Совещание высшего руководящего состава Красной Армии завершилось 31 декабря 1940 года в 18:00. Большая часть генералов, принимавших участие в совещании, была скрытно и срочно отправлена к местам службы. В Москве остались самые главные военачальники.