Тень последней луны

Мастер Бью торопливо накинул ему на голову небольшой мешок, поверх мешка — славную петлю. Подрагивающими руками аккуратно расправил вокруг шеи, словно хотел, чтоб его величество висел красиво, подтянул узел и слез на помост. Он ждал команды, чтобы выбить подставку, на которой стоял его суровый владыка, когда король одним ударом ноги выбил её сам, и сразу повис, раскачиваясь, извиваясь всем телом, забился, будто огромная пойманная рыба. Площадью прокатился общий вздох или стон, а Веля вскочила с бешено бьющимся сердцем, прижимая руки к груди. Слёзы сами по себе брызнули из глаз, без всякого притворства. И она всё смотрела, не в силах оторваться, как отец пляшет на верёвке, отчаянно пытаясь найти ту опору, которую сам и выбил, и судорожная эта пляска всё тянулась, и тянулась до бесконечности, целых десять секунд.

— Хватит уже! — сквозь рыдания выдавила Веля.

Король будто услышал — его движения стали ещё резче и короче, и наконец, затихли. Ноги ещё дважды коротко дёрнулись и по штанам расплылось мокрое пятно. Веля схватилась за голову и упала в кресло. Все молчали, было очень тихо. Палач подошёл к повешенному, потрогал за шею и произнёс:

— Покоя королю.

Тогда зашумели снова, крича славу зверю рода.

— Ты доволен? — прерывающимся голосом спросила Веля.

— Вполне, — просто ответил Пол.

Она помолчала, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце и восстановить дыхание.

— Я займусь погребением, — сказала затем. — Ты хоть понимаешь, что похоронить я его должна не как преступника, а как короля и моего отца — рядом с матерью?

— Как тебе будет угодно, — последовал ответ.

Он сел в ту позу, в которой она увидела его, когда впервые после третьей Луны поднялась на террасу: на пятки, и большими пальцами обеих рук упёрся в лоб. Закрыл глаза, и лицо его приняло сосредоточенное выражение. Затаив дыхание, Веля наблюдала. Он повозился недовольно, открыл глаза.

— Ты мне мешаешь, — сказал резким тоном. — Я не могу сосредоточиться, когда ты надо мной стоишь.

И она ушла.

***

Солдаты отгоняли любопытных — всем хотелось сувенирчик от убийцы зверей — пуговицу с камзола или пряжку с сапога. Веля нервно наблюдала, как её личная охрана снимает с виселицы тело.

— Осторожнее! — прикрикнула она. — Это всё-таки король!

— Гляди-ка, — сказали в толпе, — жалеет убийцу зверей…

— Заткнись, — с тоской ответил один из солдат, — а то плетей отведаешь. Это же отец…

— А помнишь, как мы с ним на Васаре высадились? — спросил его другой.

— Ага. Когда он ворона убил…

Молодые амазонки под руководством Мадоры снесли короля на телегу с лошадью, сняли с рук оковы, с головы — мешок, укрыли гобеленом, взятым из Велиных покоев, да так и тронулись — несколько ганцев из её старой прислуги, солдаты и она.

Странные это были похороны. Короля не удостоили ни почестей, ни скорбных песен дворцовых женщин, ни службы в храме зверя рода. В толпе шептались, что и поминального пира не будет, не положено висельнику, зато поговаривали о возможном застолье для горожан после коронации её высочества, грядущей амнистии и бочках вина, которые кто-то видел на заднем дворе королевского дворца.

Веля шла за повозкой совсем одна, глядя в землю под ногами. Только солдаты расчищали дорогу, вдоль которой люди глазели, как наследница престола провожает в последний путь Скера, убийцу зверей.

Они дошли до самого дворца Снов, когда защитное поле упало, и вода с грохотом плеснула в отвоёванное, наконец, своё законное пространство, подхватила лежавшие на дне корабли и лодки, с треском швырнула на берег те из них, что были полегче, вынесла обломки и мусор, водоросли и ракушки, захлестнула пристань раз, ещё раз, — и успокоилась. Вскоре волны уже легко ворчали у прежней кромки, будто и не было яростного гнева стихии. Только тогда Веля вздохнула полной грудью. Всё-таки, она не ошиблась.

В сырой прохладе храма, где поставили носилки с телом отца, она отпустила солдат.

— Буду молиться над телом, — пояснила.

К ним с амазонками подошла лисья жрица, которую отец содержал за свой счёт из жалости. Веля посмотрела на её залитое слезами лицо.

— Ваше высочество, — сказала жрица, — я знаю, что нельзя по казнённому, и к зверю рода не обратишься, нет его больше, но, может, прикажете жаровню стихиям разжечь? Ваш отец мне был благодетелем…

Жрица тонко всхлипнула.

Труп заворочался, отбросил гобелен в сторону, и отец, шаря налитыми кровью глазами по сторонам, поднялся на ноги. Медленно осмотрел насторожившихся амазонок, ахнувшую жрицу, остановил взгляд на дочери.

— Ты взяла мне переодеться, дьявол тебя дери? — спросил он. — И где моя секира?

Веля зарыдала и бросилась ему на шею.