Тень последней луны

Веля добросовестно терпела их сколько могла и даже кое-как отшучивалась, потому что была цивилизованным человеком, привыкшим слушать гадости, а потом терпение закончилось. Она откинулась на спинку кресла и стала внимательно рассматривать обеих квартовцев по очереди. Затем, дождавшись паузы сообщила, что направление «к чёрту» как раз совпадает по направлению «к пристани». Квартовцы переглянулись, затем один из них, советник, долил им обоим вина, гости взяли свои кубки, с удовольствием хлебнули, так как вино на Гане и в самом деле было хорошим, и рты открылись снова.

Веля чрезвычайно мила в своём упрямстве и хамство ей к лицу, сразу видно девушку, выползшую из грязи. Но они с пониманием относятся и совсем не обижены, наоборот, квартовцы любят таких, они считают, что вульгарные девушки наиболее очаровательны с этими их выражениями и смелостью, это так мило и так подходит для кабака. Надо же, Веля только что была бледной, а теперь покраснела. Ей было полезно с ними побеседовать и ей к лицу румянец. Они, квартовцы, отлично разбираются в женщинах. Великие стихии! Веля, кажется сердится? Совершенно напрасно, ведь ей всё равно придётся обратиться к ним относительно масла, которое теперь никому не надо. Только тогда уже ей придётся постараться упросить их это масло приобрести. Возможно, чем-то дополнительно заинтересовать. Наверное, Веля думает, что им, квартовцам, стало неловко и они сейчас удалятся? Зря она на них сердится. Они, как люди откровенные, просто озвучили то, о чём думают все. А этот её маразматик, ха-ха, ведь знал, какая у них репутация, однако, всё равно позвал свою владычицу, видно, хотел доставить ей удовольствие.

На столе, на большом блюде уже стояла чёртова рыба, запеченная целиком.

— Да уж лучше кондомовое хамство, чем шпилечное бабье, как у вас, — радостно сказала Веля. — Ребята, да я вам рада, как родовым зверям. Угощайтесь!

Она мотнула головой вбок, взяла рыбу за хвост и наотмашь ударила по лицу квартовского советника, который сидел чуточку ближе. От удара рыба сразу развалилась на куски и оба визитёра оказались заляпаны жирной, перчёной и горячей пищей. Куда только их улыбки и расхлябаные позы подевались.

— Вы пожалеете, — сказал владыка Сопол, кончиками указательного и среднего пальца отряхивая камзол. Его родственник, бормоча проклятья, выбирал куски рыбы из бороды, над воротником камзола у него исходил паром кусок оплавленного козьего сыра. Веля взяла в обе руки кувшин с компотом, так, на всякий случай.

— Шепан, проводите с парнями наших гостей, они уезжают.

— Мы ещё увидимся! — пообещал советник, с гримасой пытаясь протереть глаза. Видимо, специй Селена не пожалела.

— Обязательно. Я ещё раз вас угощу.

По крайней мере Веля оживилась. Разрешила бормочущему ругательства, негодующему доктору снять всю вышивку с предплечья и плеча, а пока он закончил — и успокоилась. Ела уже с удовольствием. Потом пошла смотреть на колодец и завод, а вечером — плавать. Она уже и забыла, как это хорошо, хоть вода и оказалась довольно холодной и левую ногу свело судорогой, но это оказалось так приятно и замечательно! О наслаждении быть в полной мере несчастной и желании максимально растянуть по времени это наслаждение Веля забыла, так что квартовцы, хоть и лишили её удовольствия с упоением предаваться горю, пришлись весьма кстати.

Правда, оставался открытым вопрос с маслом. Веля уже знала, что король сделал при помощи ранее поставленной сырой нефти, а некоторых вещей лучше не знать. Для необходимой «социальной хирургии» она ещё недостаточно очерствела и теперь попросту боялась снова предложить нефть соседнему Трейнту. От этого её тоже брала тоска и оторопь, и вспоминался Тим, метко определивший, что король придумал, как использовать масло в военных целях. А о Тиме после его дезертирства вспоминать было неприятно, потому что всё снова упиралось в крайнюю Велину личную неустроенность. Она начинала снова и снова спрашивать себя, что с нею не так, а вопрос «что со мной не так» априори толкал на вредные глупости. Общая совокупность заданных вопросов и полученных ответов привела к тому что, во-первых, она принялась с остервенением грабить собственный винный погреб и в одиночку напиваться, потому что с большей частью поданных пить было стыдно, а с меньшей — страшно. Во-вторых, она бросила бегать и плавать, потому что теперь каждое утро начиналось с головной боли. В-третьих, снова занялась членовредительством, от которого с большим трудом и помощью четырёх психологов избавилась после травмы и вылета из сборной. Только теперь не было психолога, который смог бы ей помочь. И к её стыду, кроме вышитой руки имелись шрамированные надписи на бёдрах. «Куда бы ты ни попал» — было написано на левом бедре. И «Ты берёшь с собой себя» — на правом. За них, правда, никто не ругался, потому что кроме Таки никто не видел, а та поклялась молчать. Вкратце говоря, канализация забилась одной-единственной мыслью, правда, Тим говорил это не о ней, тем не менее, вполне подходило.