Тень правителей (СИ)

Павел занял место на балконе, лица жены видно, у него полное ощущение, что она говорит, не размыкая уст.

– Мой покойный муж не оставил ничего, кроме долгов и этих дурацких картинок. Да, он американец. Ах, какая я паршивка, что не учила английский. Но попробую заговорить?..

– Какая интересная девчушка! Бедная, но держится королевой, – в диалог вступил Аркадий Борисович. – Наверное, она думает, что я иностранец. Если заговорит, буду отвечать только there’s something in that*, как Иван Сергеевич Тургенев, который битых

три часа повторял болтливому лондонцу в купе это единственно знакомое ему английское слово и заслужил репутацию блестящего знатока языка Байрона и Свифта.

– Я ему, кажется, нравлюсь. Нет, он англичанин. Какая природная благовоспитанность… Какой шарм, эти ухоженные длинные пальцы…

«А в жизни она значительно лучше. Никогда не понимал прелести порнографии. Я закрыл альбом и сказал:

– Цыпа! Пошли ко мне в номер. Две тысячи долларов!

– Вы говорите по-русски?! Я не такая… – возмущённо сказала Ольга.

– Вы здесь ждёте трамвая?! – сказал я.– А я уже подумал, как поднялся уровень гостиничных девчонок».

Павел шевельнул ногой и наткнулся на китайскую вазу. Эту злополучную вазу они с Ольгой купили в Сингапуре, самолет был переполнен, весь долгий перелет он нянчил её на коленях, как капризного грудного ребенка. В интерьере квартиры места вазе не нашлось, и она мирно почивала на балконе.

«Мы танцуем на палубе моей яхты, пришвартованной у безвестной дунайской деревушки. Русская пианистка Галина незаметно играет вальсы Штрауса. Я говорю: «Мы вместе уже пять лет, мой срок вышел, мне пора уходить.

Я прижимаюсь к своему богу: – Ты подарил мне покой. И воды, и камни бесконечной вселенной, и все сокровища мира, всё ничто, всё прах…»

Лёгким танцевальным движением Павел перебросил вазу прямо на крышу припаркованного внизу «Бентли». Раздался жуткий грохот.

Из мельтешения затем происшедших событий ему больше всего запомнился булькающий речитатив охранника:

– Я не знаю! Я не знаю! Никто не подходил к машине! Я выскочил из дома и вижу только пробитую крышу и осколки на тротуаре! Мистика какая-то…

Павел курил на балконе. Аркадий Борисович пронзительно смотрит на него с улицы.

– Что вы хотите? – сказал Павел. – Патриаршие пруды рядом. Вот за тем углом Аннушка разлила масло. Опасные края!

– Не страшно! – сказал Аркадий Борисович. – Машина застрахована.

Жена вошла на балкон с черепком в руке.

– Мальчишеская выходка! – со спокойной ненавистью сказала она. – Я тебе этого не прощу!

Он докурил и послал воздушный поцелуй Мефистофелю:

– Спасибо, коллега!..

______/////_______/////_______

Он поужинал и лениво рассматривал рыбок в аквариуме. Аквариум был второй достопримечательностью кафе «Тоехара» после Эразма.

Рыбопромышленник позвонил ночью. Это был его излюбленный ход. Чувствуя назревающий скандал, он скороговоркой докладывал о чудесном избавлении рыбаков от стихии, что все существующие проблемы будут разрешены….

– Ты только не волнуйся, Паша! – радостно закончил словоизвержение рыбопромышленник.

– Когда? – зло спросил он, окончательно проснувшись. Словоизвержение пошло на вторую попытку.

– Если через три дня груз не полетит в Москву, тебе пиздарики! – сказал он. – Hasta la manana!

В кафе вошёл угрюмый парень восточной наружности и сел за столик Эразма. Некоторое время они заговорщически шептались. Затем Эразм представил ему парня:

– Познакомьтесь, Павел. Это Никодим, наш местный правдолюбец.

– Имя какое-то больно литературное. Это псевдоним?

– Самое настоящее! – лицо парня растянулось в на удивление трогательной и простой улыбке. – Дело в том, что я этнический калмык. Наш народ крестили в православие относительно недавно, лет двести назад. Поэтому, говоря современным языком, архаические имена до сих пор популярны.

– Ясно, – сказал Павел. – И за какую правду боретесь?

– Хороший парень, – сказал Эразм, когда Никодим вышел по нужде. – Только без царя в голове. Например, полагает, что его оскорбил Пушкин.

– Который Александр Сергеевич? – переспросил Павел. – Солнце русской поэзии?!

– Совершенно верно.

– Покойный-то ему чем не угодил?!

– Ну как же «… и друг степей калмык». Полагает несправедливым, наш дорогой Никодим, что его по определению приковали к степям, баранам и прочей немытой романтике. Пушкина оправдывает единственное: что сделал он это не по злобе, а так, по легкомыслию, рифмы ради.

Душа Никодима действительно тянулась к бесконечности. В морской стихии, всепоглощающей и бездонной, ему виделась истина, если не в последней инстанции, то, во всяком случае, где-то рядом.

Никодим родился и вырос в Новосибирске, там же окончил биофак местного университета. На распределение на остров он напросился сам, тем более что желающих ехать продвигать науку на край света не было.