Тень принца

— Как ты веришь в мой талант! — закричал министр, разражаясь смехом. — Хотелось бы в конце концов оправдать твое доверие!

* * *

— Скажут, что мы с вами друзья-неразлучники! — воскликнул доктор Кабан, слегка ударив по плечу ученого Диня. — Для меня большое облегчение, что вы здесь, потому что я никого не знаю на этой ассамблее.

Так как его сосед не отвечал, сидя с непроницаемым лицом, врач осведомился:

— Насколько я понял слова принца, вас и мандарина пригласили остановиться здесь, не так ли?

— Действительно, — холодно отвечал ученый. — Поскольку все постели в столице заняты лекаришками, принц любезно предложил нам комнату во дворце. Между нами говоря, она гораздо комфортабельнее, чем вульгарное наемное жилье, снятое на несколько дней.

Тут вмешался человек с совершенно круглым лицом и редкими волосами, сидевший слева от Диня:

— В тюрьме еще осталось несколько свободных камер. Я знаю, что говорю, я — господин Фан, хранитель тюремного архива. По традиции эти помещения оставляют для провинциальных мандаринов, которые часто приезжают в столицу без денег.

— Прекрасно, но представьте себе, господин Фан: принц Буи лично знает мандарина Тана. Поэтому он не захотел, чтобы с ним обращались как с обычным провинциальным мандарином, ищущим жилье.

Поерзав на стуле, доктор Кабан шепнул на ухо ученому:

— Хм, как вы думаете, найдется ли во дворце местечко для известного медика?

Динь насмешливо поднял бровь и резко ответил:

— Как, доктор Кабан, комната, заказанная вами в самой дорогой гостинице, не оправдала ваших ожиданий?

— Представьте себе, ученый Динь, — как оказалось, честность коммерсантов Тханглонга весьма сомнительна. Взяв с меня огромные деньги, мне предоставили диван, который я вынужден разделять с толпами тараканов. Конечно, я устроил скандал, но денег мне не вернули под тем предлогом, что я сам принес тараканов.

— Мне кажется, доктор Кабан, господин Фан только что весьма кстати подсказал нам, что в тюрьме свободны еще несколько камер. Думаю, камера, зарезервированная для мандарина, подойдет и врачу.

Начальник архива, услышав свое имя, повернулся к ним.

— У вас будет выбор, доктор Кабан, так как один из наших заключенных, опасный преступник низкого происхождения по имени Рисовое Зерно, был отпущен, освободив, таким образом, койку.

— Так-так, добрый человек, — засмеялся врач. — Я не тороплюсь занять камеру крестьянина, которого нашли с ножом, воткнутым в живот. Знаете ли вы, что я лично осматривал его труп?

Господин Фан с восторгом посмотрел на него и, наклонясь, тихо спросил:

— Неужели правда? Скажите, пожалуйста, его живот был весь изрезан или скорее пронзен ударами ножа?

Разгрызая кусочек чеснока, украшавший жаркое, доктор Кабан уточнил:

— На самом деле, ни то, ни другое. Убийца вспорол его живот одним ударом ножа. Очень точная в медицинском смысле работа, я бы сказал.

— Не повезло негодяю: избежать бича, чтобы напороться на нож. Незавидная судьба, что и говорить.

Ученый Динь держался за щеку, пытаясь разжевать кусок черного и жесткого мяса.

— Нужно иметь железные зубы, чтобы есть эти блюда!

— Повар кошмарный, — заключил доктор Кабан, с трудом разгрызая жесткое сухожилие. — В мясе столько прожилок, что они застревают между зубами, где быстро сгнивают.

Он тут же подтвердил это, зловонно дыхнув в сторону побледневших соседей.

Сделав глоток супа, чтобы смягчить горький вкус мяса, ученый Динь воскликнул:

— В нем столько уксуса, что можно вымочить урожай слив!

Но доктор Кабан, слишком поздно предупрежденный, уже опустошил свой горшочек, и его красивое лицо превратилось в страдальческую маску.

К счастью, послышался грохот барабанов, прервавший дегустацию блюд, — гостей решили немного развлечь. В зал вбежали маленькие евнухи в золотисто-коричневых коротких туниках, таща за собой ширмы из парчи. Присутствующие на ассамблее гости замолчали, увидев вошедших музыкантов с гонгами и духовыми инструментами. Одна из артисток, встав перед вазой с хризантемами, взяла несколько нот на лютне. В то же мгновение, кружась, появились танцоры в легких как дым муаровых одеждах. Приглушенный свет отражался в их жемчужных подвесках и заставлял блестеть золотые булавки, украшавшие шиньоны.

Наклонившись вперед, мандарин Тан блестящими глазами внимательно следил за происходящим. Он пристрастился к театру еще ребенком, когда в их деревню изредка наезжали странствующие актеры. Сейчас он с интересом следил за героическими деяниями, разыгрываемыми немыслимо загримированными актерами, декламировавшими высокопарные диалоги. Он застыл, когда яростно прогремели барабаны, взметая волну звуков, а потом флейта издала трель, печальную, как горькая жалоба. Ее подхватили духовые, нестройно сыгравшие грустную ритурнель. Бледнолицая певица жалобным голосом завела тоскливую песню. В такт музыке, по мере того как мелодия делалась все более минорной, шаги и прыжки танцоров становились все тяжелее. Рефрен, грустный изначально, в конце и вообще вверг слушателей в состояние печали — все почувствовали разлитие желчи и отчаяние в сердце.