— Нет, душа моя, сказал я: — откуда же мне слышать? Мне только невольно припомнились все труды и лишения, которые ему приходится терпеть. Мне напомнил этот холод…
— Какой холод? — спросил Гэрри, тем временем отошедший от окна. — Что это вы толкуете? Этакий вечер, а они — холодно! Лихорадка у вас, что ли?
— Мы оба с Летти почувствовали сию минуту сильный холод. А ты?
— Ничего не чувствовал!.. а мне, кажется, ближе бы — я стоял на три четверти высунувшись из окна.
— Какое сегодня число? — спросил я, еще с минуту подумав, как странно, что этот холод только пронесся по комнате — точно в самом деле повеял прямо с полюса, и находился в связи с замеченным мной сверхъестественным явлением.
— 23-е, отвечал Гэрри, взглянув на номер газеты.
Когда Летти вышла из комнаты, я рассказал Гэрри, что я видел и чувствовал, — и просил его записать число, опасаясь, не случилось ли чего с Джорджем.
— Записать — запишу, сказал он, вынимая памятную книжку — только у вас с Летти или желудки расстроены, или прилив крови к голове — что-нибудь в этом роде.
Я конечно не стал с ним спорить. Летти немного погодя прислала сказать, что ей не совсем здоровится и что она легла в постель. Жена моя вошла и спросила, что случилось.
— Не следовало сидеть с растворенным окном, сказала она. — Вечера хотя и теплые, но ночной воздух иногда вдруг проберет холодом. Во всяком случае, Летти должно быть сильно простудилась: ее знобит.
Я не пускался в объяснения, тем более что Гэрри очевидно склонен был подтрунивать надо мной, за мое суеверие; но позже вечером, оставшись один с женой в нашей комнате, я рассказал ей все, что было, и высказал ей мои опасения. Это ее сильно встревожило, и я почти раскаялся, что сказал ей.
На следующее утро Летти было лучше — и так как никто из нас более не упоминал о случившемся, то вчерашнее происшествие как будто забылось, но с того вечера я постоянно поджидал дурных известий. Наконец предчувствие мое сбылось.
Однажды утром, я только что сходил в столовую к завтраку, как раздался стук в дверь, и Гэрри вошел — против заведенного порядка, потому что он утра проводил у себя в мастерской и заходил к нам обыкновенно только вечером по дороге домой. Он был бледен и взволнован.
— Летти еще нет здесь? — спросил он, и не дождавшись ответа, сделал новый вопрос — какую газету ты получаешь?
— «Daily News», отвечал я — почему ты спрашиваешь?.
— Летти наверное еще не выходила из своей комнаты?
— Нет.
— Слава Богу. Посмотри!
Он вынул из кармана газету и подал мне, указав на коротенький параграф. Я понял в чем дело, как только он спросил о Летти.
Параграф был с заглавием:
— В «Daily News» слава Богу еще нет, сказал Гэрри, пробежав номер, пока я читал — но тебе надо будет остерегаться, чтоб не попало ей в руки, когда будет напечатано — чего не миновать рано или поздно.
Мы взглянули друг на друга со слезами в глазах.
— Бедный Джордж! бедная Летти! — вздохнули мы.
— Но надо же будет когда-нибудь сказать ей, — проговорил я погодя.
— По неволе, возразил Гэрри — но это убьет ее, если она узнает так вдруг. Где твоя жена?
Она была в детской, но я послал за нею и сообщил ей недобрую весть.
Она старалась подавить свое волнение ради бедной Летти, но слезы текли по ее щекам, несмотря на все ее усилия.
— Как решусь я сказать ей? — повторила она.
— Тише! — произнес Джордж, схватив ее за руку и взглядывая на дверь.
Я обернулся: на пороге стояла Летти, бледная как смерть, с полураскрытыми губами, и тупо глядевшими глазами. Мы не слыхали, как она вошла, и не знали, сколько она слышала из нашего разговора — во всяком случае достаточно, чтобы не нужно было более ничего сообщать ей. Мы все бросились к ней; но она рукой отстранила нас, повернулась и ушла на верх, не сказав ни слова. Жена моя поспешила за ней и нашла ее на коленях подле кровати — без чувств.
Послали за доктором; она скоро очнулась, но несколько недель пролежала опасно больная.