Даже не попытавшись подняться, Стэн начал отползать, упираясь каблуками в землю, скользя задом по мокрой траве. Губы его растянулись, он скалил зубы. В темном дверном проеме он видел две пары ног, ниже диагональной линии тени, отбрасываемой полуоткрытой дверью. Видел синие джинсы, которые от времени и от воды стали лилово-черными. Оранжевые нитки на швах расползались, вода стекала с манжет, образуя лужицы вокруг ботинок, которые практически сгнили, обнажив раздувшиеся лиловые пальцы.
Их руки висели плетьми вдоль боков, слишком длинные, слишком восково-белые. На каждом пальце болтался маленький оранжевый помпон.
Держа перед собой согнутый атлас, Стэн хрипло и монотонно шептал:
– Ястребы-куроеды… дубоносы… пересмешники… альбатросы… киви…
Одна из рук повернулась, показав ладонь, на которой вода за долгие годы стерла все линии, превратив ее в гладкую ладонь манекена из универсального магазина.
Один палец согнулся… разогнулся. Помпон подпрыгивал и покачивался, покачивался и подпрыгивал.
Тварь подзывала его.
Стэн Урис, который двадцать семь лет спустя умрет в ванне, вырезав кресты на обоих предплечьях, поднялся на колени, на ноги и побежал. Пересек Канзас-стрит, не посмотрев ни в одну сторону, не думая о том, что может угодить под машину, тяжело дыша, остановился на противоположной стороне, оглянулся.
Отсюда он уже не видел дверь у основания Водонапорной башни, только саму башню, широкую, но и грациозную, высившуюся в сумерках.
– Они мертвые, – прошептал себе Стэн, в шоке. Резко повернулся и побежал домой.
Сушилка остановилась. И Стэн закончил рассказ.
Трое остальных долго смотрели на него. Кожа его стала почти такой же серой, как и тот апрельский вечер, о котором он им только что рассказал.
– Ну и ну, – первым отреагировал Бен. Шумно, со свистом, выдохнул.
– Это правда, – прошептал Стэн. – Клянусь Богом, правда.
– Я тебе верю, – кивнула Беверли. – После того, что случилось у меня дома, я поверю всему.
Она резко поднялась, чуть не перевернув стул, подошла к сушилке. Начала одну за другой вынимать тряпки и складывать их. К мальчишкам Бев стояла спиной, но Бен подозревал, что она плачет. Хотел подойти к ней, но не решился.
– Мы должны поговорить об этом с Биллом, – предложил Эдди. – Билл придумает, что с этим делать.
– Делать? – Стэн повернулся к нему. – Что значит – делать?
Эдди посмотрел на него, стушевался.
– Ну…
– Я не хочу ничего делать. – Стэн так пристально, так яростно смотрел на Эдди, что тот сжался в комок. – Я хочу об этом забыть. Это все, что я хочу.
– Не все так просто. – Беверли оглянулась. Бен не ошибся – в горячем солнечном свете, падающем под углом в грязные окна прачечной, на ее щеках блестели дорожки слез. – Дело не только в нас. Я слышала Ронни Грогэн. И малыш, которого я услышала первым… я думаю, это сынишка Клементсов. Тот, который исчез, катаясь на трехколесном велосипеде.
– И что? – воинственно спросил Стэн.
– Что, если убьют кого-то еще? – спросила она. – Что, если детей и дальше будут убивать?
Его глаза, ярко-карие, смотрели в ее серо-голубые, отвечая без слов:
Но Беверли не отводила глаз, и первым в конце концов сдался Стэн… возможно, потому, что она продолжала плакать, а может, потому, что ее озабоченность придала ей духа.
– Эдди прав, – добавила она. – Мы должны поговорить с Биллом. А потом, возможно, пойти к начальнику полиции…
– Точно. – Стэн хотел, чтобы в его голосе прозвучало пренебрежение, но не получилось. Если что прозвучало, так это усталость. – Мертвые мальчики в Водонапорной башне, кровь, которую могут видеть только дети – не взрослые. Клоуны, шагающие по Каналу. Воздушные шарики, летящие против ветра. Мумии. Прокаженные под крыльцом. Шеф Болтон обхохочется… а потом упечет нас в дурдом.
– Если мы все пойдем к нему, – в голосе Бена слышалась тревога, – если мы пойдем вместе…
– Конечно, – прервал его Стэн. – Правильно. Расскажи мне что-нибудь еще, Стог. Напиши книгу. – Он поднялся, прошел к окну, засунув руки в карманы, сердитый, расстроенный и испуганный. Какое-то время смотрел в окно, расправив плечи, замерев в аккуратной, чистенькой рубашке. – Напиши мне блинскую книгу!
– Нет, – ровным голосом ответил Бен, – книги будет писать Билл.
Стэн в изумлении развернулся, все уставились на Бена. На лице Бена Хэнскома отразился шок, словно он неожиданно отвесил себе оплеуху.
Бев сложила последнюю тряпку.
– Птицы, – нарушил паузу Эдди.
– Что? – хором спросили Бев и Бен.
Эдди смотрел на Стэна.
– Ты стал выкрикивать им названия птиц?
– Возможно, – с неохотой ответил Стэн. – Или, возможно, дверь просто заклинило, а тут она наконец-то открылась.
– Хотя ты к ней не прикасался? – уточнила Бев.
Стэн пожал плечами. Не сердясь – показывая, что не знает.
– Я думаю, названия птиц тебя и спасли, – гнул свое Эдди. – Но почему? В кино ты поднимаешь крест…
– …или произносишь молитву Создателю… – добавил Бен.
– …или читаешь двадцать третий псалом, – вставила Беверли.
– Я знаю двадцать третий псалом, – сердито ответил Стэн, – но крест – это не мое. Я – иудей, помните?