Тень прошлого

Происходило все в субботу, так что клуб ходил ходуном. Внутрь набились две, а то и три сотни человек. И тут подъехали эти шесть или восемь мужчин, в зелено-бутылочном «паккарде», а другие вышли из лесополосы между армейской базой и роскошными особняками Западного Бродвея. Молодые среди них составляли меньшинство, и я иногда думаю, у скольких на следующий день началась ангина или вновь открылась язва. Надеюсь, что у многих. Эти мерзкие, подлые подонки-убийцы.

«Паккард» остановился на холме и дважды мигнул фарами. Четверо мужчин вышли из него и присоединились к остальным. Некоторые держали в руках двухгаллоновые канистры с бензином, какие в те годы продавались на автозаправочных станциях. У всех были факелы. Один из мужчин остался за рулем «паккарда». Мюллер ездил на «паккарде», знаешь ли. Да, ездил. На зеленом.

Вместе они подошли к заднему торцу «Черного пятна» и смочили факелы бензином. Возможно, они хотели только попугать нас. Я слышал и обратное, но слышал и такую версию. Мне хотелось бы верить, что именно это они и собирались сделать, потому что даже теперь нет во мне столько злобы, чтобы верить в худшее.

Очень возможно, что бензин пролился и на рукоятки факелов, поэтому, когда их зажгли, те, кто держал факелы, в панике отбросили их для того лишь, чтобы от них избавиться. Как бы то ни было, черная ноябрьская ночь внезапно осветилась факелами. Некоторые поднимали их и размахивали над головой, маленькие горящие куски пакли разлетались в стороны. Некоторые смеялись. Но другие, как я и сказал, зашвырнули факелы через окна в задней стене на кухню. Через минуту-полторы клуб уже горел.

Люди на улице уже все надели белые остроконечные капюшоны-колпаки. Некоторые скандировали: «Выходите, ниггеры! Выходите, ниггеры! Выходите, ниггеры!» Может, они скандировали, чтобы напугать нас, но я хотел бы верить, что они старались нас предупредить, точно так же, как хотел бы верить, что эти факелы они забросили на кухню случайно.

В любом случае значения это не имело. Оркестр играл громче фабричного гудка. Все кричали и отлично проводили время. В зале никто ни о чем не подозревал, пока Джерри Маккрю, который в тот вечер помогал поварам, не открыл дверь на кухню и сам чуть не превратился в факел. Пламя выстрелило на десять футов, тут же воспламенив его белую куртку. Вспыхнули и волосы.

Когда это произошло, я сидел у восточной стены, примерно в середине зала, с Тревором Доусоном и Диком Холлорэнном, и поначалу решил, что взорвался газовый баллон. Не успел я подняться, как меня сшибли с ног люди, рванувшие к двери. Человек двадцать прошлись по моей спине, и, пожалуй, я почувствовал испуг, только когда лежал на полу. Я слышал, как люди кричат, говорят друг другу, что надо уходить, что клуб горит. Но всякий раз, когда я пытался встать, кто-то наступал на меня. Чей-то большущий ботинок припечатал мой затылок, и у меня перед глазами вспыхнули звезды. Нос вдавился в промасленный пол, в ноздри полезли грязь и вонь, я начал кашлять и чихать одновременно. Кто-то наступил мне на поясницу. Я почувствовал, как женский каблук вонзился мне между ягодиц, и, сынок, еще раз получить такую клизму я не хочу. Если бы мои армейские брюки в тот момент порвались, кровь текла бы оттуда до сих пор.

Сейчас это звучит смешно, но я чуть не отдал концы. Меня топтали и пинали, по мне прошлось столько ног, что на следующий день я не мог ходить. Я кричал, но никто из этих людей, которые шли по мне, меня не слышал или не обращал на мои крики внимания.

Спас меня Трев. Я увидел перед собой эту большущую коричневую руку и схватился за нее, как утопающий хватается за спасательный круг. Схватился, он потянул меня, и я начал подниматься. В тот самый момент чья-то нога ударила меня сюда…

Он помассировал то место, где челюсть поднимается к уху, и я кивнул.

– Боль была такой, что я, наверное, на минуту потерял сознание, но руки Трева не отпустил, и он крепко держал меня. Наконец я поднялся на ноги, в тот самый момент, когда перегородка, которую мы поставили между залом и кухней, рухнула. Раздался хлопок – пух, – какой бывает, если бросить горящую спичку в лужу бензина, и я увидел, как люди бегут прочь, чтобы не угодить под падающую перегородку. Кому-то это удалось. Кому-то нет. Одного из наших парней, кажется, Хорта Сарториса, накрыло перегородкой. На мгновение я увидел его руку, торчащую из пламени, пальцы сжимались и разжимались. Я увидел белую девушку, лет двадцати, не старше, у нее занялось платье на спине. Они пришла в клуб со студентом, и я слышал, как она звала его, умоляла помочь. Он дважды шлепнул ее по спине, сбивая огонь, а потом убежал вместе с остальными. Она стояла и кричала, а платье продолжало гореть.

На месте кухни разверзся ад. Пламя пылало так ярко, что слепило глаза. Жарило, как в печи, Майки, воздух просто раскалился. Ты чувствовал, как кожа поджаривается. Ты чувствовал, как пересыхают и становятся ломкими волосы в носу.

«Мы должны выбираться отсюда! – кричит Трев и начинает тащить меня вдоль стены. – Уходим!»