Тень прошлого

Илларион Забродов отвернулся. Это не помогло, и тогда он запрокинул голову и стал смотреть в ослепительно-голубое июньское небо, с которого лились самозабвенные трели жаворонка. Он долго шарил глазами в голубой пустоте, прежде чем отыскал там едва заметную темную точку, неподвижно зависшую прямо в зените. Точка вдруг раздвоилась, потом их стало три, потом опять одна. Мышцы лица сводило и тянуло в разные стороны, а в районе глаз было ощущение, сходное с тем, которое сопутствует эякуляции. "Э, – подумал Забродов, – что это со мной?

Точно, старею. Жалко, Званцев меня сейчас не видит – то-то порадовался бы…"

Впрочем, дело было не в Званцеве, и он это прекрасно знал. Просто все было не так. Как это должно было случиться? Да очень просто: они бежали бы вперед, от камня к камню, стреляя короткими очередями, и Балашихин бежал бы рядом и тоже стрелял, а потом упал бы лицом в горячую каменистую землю, и его пришлось бы выносить на себе – огромного, тяжелого, мертвого, но – своего… Сука, подумал Илларион о Званцеве. Ты легко отделался, мразь, подумал он и торопливо полез в карман за сигаретами.

Люди – здесь были одни мужчины, очень разные, но чем-то неуловимо похожие друг на друга, – словно по команде повернулись и стали уходить с кладбища, держась тесной немногочисленной кучкой. К Иллариону подошел пожилой мужчина, поправлявший ленту на венке.

– Пойдем, Илларион, – сказал он. – Что ж теперь…

– Пойдемте, товарищ генерал, – сказал Забродов. – В самом деле – что ж теперь?..

– Мне переслали досье по делу Званцева, – сказал генерал Федотов.

– Какое небо голубое, – сказал Илларион.

– Трепач, – сказал генерал. – Но в данном случае ты прав. Мещерякову я ничего не сказал.., и не скажу.

– Товарищ генерал, – спросил Илларион, – у вас бывает так: хочешь напиться, а не можешь?

– Честно? – уточнил генерал.

– Если можно, – ответил Забродов.

– Каждый божий день. И потом, здоровье не позволяет, годы уже не те…

– Какие ваши годы! – возразил Илларион.

Он догнал Мещерякова уже у самого выхода с кладбища. Полковник шел опустив голову и курил сигарету глубокими затяжками: так обычно курят отечественный «Беломор», а не утонченный «Кент». Сигарета выглядела именно так, как обычно выглядят импортные сигареты, которые курят по-русски: уголек на ее конце был похож на боеголовку ракеты «земля – воздух».

– Андрей, – окликнул его Забродов. – Эй, Андрюха!

Мещеряков вздрогнул и оглянулся.

– Мало нас осталось, – сказал он.

– Нас мало, – в шутовской манере процитировал Илларион, – и нас все меньше, а самое главное, что мы врозь…

– Вот именно, – не принимая шутливый тон, сказал Мещеряков. – Меньше с каждым днем.

– Кто знает, – пожал плечами Илларион, – может быть, это к лучшему?

– Пацифист, – с отвращением сказал Мещеряков.

– Черный полковник, – парировал Забродов.

– Тьфу! – не нашелся с ответом Мещеряков.

– Ладно, – сказал Илларион, – замнем для ясности… Я что хотел, собственно… – Весь изогнувшись, он залез в нагрудный карман пиджака и вынул из него что-то маленькое, завернутое в клочок бумаги. – Вот, – сказал он, отдавая эту вещь Мещерякову, – передай жене.

– Что это? – спросил Мещеряков.

– Подарок, – пожав плечами, ответил Илларион.

Он повернулся и неторопливо зашагал туда, где стоял его уродливый старый «Лендровер».

– Погоди, – окликнул его Мещеряков. – А поминки? Посидим с ребятами, вспомним…

Забродов обернулся, и Мещеряков поежился: лицо Иллариона показалось ему совсем старым и очень усталым.

– А что – поминки? – сказал Илларион. – Что – ребята?

– Не понял, – сказал Мещеряков.

– Если ты участвуешь в их делах, они твои братья, – еще более непонятно сказал Забродов, повернулся и пошел к машине.

– Не понял, – повторил Мещеряков, провожая взглядом удаляющийся «Лендровер».

Он развернул зажатый в кулаке клочок бумаги.

На ладони у него лежало массивное старинное кольцо из черненого серебра, – не кольцо даже, а скорее небольшой, очень изящный перстень с маленьким рубином.

– Чумовой, – сказал Мещеряков, положил кольцо в карман и пошел к своей машине.

* * *

В среду произошло много событий.

Во-первых, мадам Лопатину выпустили из следственного изолятора. Во-вторых, Константин Андреевич Лопатин подал заявление с просьбой уволить его из прокуратуры по собственному желанию и в тот же день, вернувшись с работы, имел долгий разговор с супругой, весьма ее удививший, в результате которого в семье Лопатиных установился хрупкий и ненадежный, но все-таки мир; в третьих, в аэропорту Шереметьево-2 приземлился самолет, на борту которого находился вернувшийся из Цюриха Григорий Егорович Агапов. Григорий Егорович пребывал в самом благодушном настроении и был полон грандиозных планов, так что сильно удивился, когда у самого трапа его вежливо взял под локоть средних лет плечистый мужчина и почти силой усадил в поджидавшую их черную «Волгу».