Беда была в том, что никто ничего в точности не знал. За что? Почему? За какие грехи увозили этих людей? Что с ними происходило, почему они не возвращались назад? До всех кухонь, до всех людей доходили слухи о Главном управлении лагерей, которое как будто создается в стране. Но это были очень секретные разговоры, об этом старались не говорить вообще. Но с каждым месяцем возрастало огромное количество число тех, кто исчезал вместе с подъехавшим к дому черным автомобилем и ночным звонком в дверь. Они всегда приходили ночью… И все это знали, а потому сон был перемешан со страхом: будет ли утро, наступит ли, или оно оборвется с этим страшным звонком в дверь?..
Как и все, Зина слышала многое. И многих знала… Ночного сторожа, который исчез потому, что рассказал какой-то анекдот — никто даже и не знал, какой… Пожилую врачиху, исчезнувшую, как говорили соседи, вслед за мужем, кадровым военным… Одинокую мать — и срочное оформление ее ребенка в детдом… Семейную пару, которая похоронила сына, умершего от дифтерии… Еще несколько врачей… Эти люди словно вычеркивались из жизни. Вот был человек — и нет, всё, прочерк… И никто не знал, кого дальше вычеркнут следующим…
Вот теперь, по-видимому, пришла и ее очередь. С каким-то тупым равнодушием Зина смотрела, как автомобиль спускается вниз по центральным улицам к морю, в сторону Канатной улицы. Там, в самом низу, совершенно под другой вывеской находилось секретное управление НКВД. Об этом в городе знали многие, и от нескольких человек она слышала страшные истории о здании с крошечными подвальными окошками вровень с землей, из которых доносятся истошные крики. Зина, честно говоря, всегда скептически относилась к таким рассказам. Но при этом понимала главное: люди, попавшие в секретное управление НКВД, никогда не возвращались обратно… И вот машина, похоже, спускалась именно туда. И в ней, в этой машине, отсчитывалась каждая секунда ее жизни…
Наконец автомобиль остановился на Канатной перед большим четырехэтажным зданием желтого цвета.
— Выходите, — прозвучала команда.
— Не выйду! — закричала Зина. Она вцепилась пальцами в кожаное сиденье, намереваясь кричать все громче, привлечь внимание, поднять скандал. — Куда вы меня привезли, зачем?..
Вместо ответа мужчина, уже вышедший из машины, вдруг наклонился прямо в салон автомобиля. Щелкнул затвор. Зине в лицо уставилось маленькое блестящее дуло пистолета.
— Заткнулась и вылезла, — спокойно и тихо произнес он. — Кому сказал, сука?
В машине вспыхнул свет. И Зина вдруг поняла, она просто прочитала это по его глазам, что стоит ей произнести хоть одно слово, любое, даже спокойным голосом, и он выстрелит в нее — не колеблясь, не дрогнув. И мало того, что выстрелит, это еще и доставит ему удовольствие.
Это был один из тех моментов, которые навсегда ломают всю жизнь. Пережив подобное, человек больше никогда не сможет оставаться прежним. Слова закончились, абсолютно потеряли весь смысл.
Мгновенно поняв это, Зина молча вылезла из машины. Ее завели в дверь, находящуюся вровень с землей. Впереди простирался длинный коридор, забранный решетками. Зину завели в ближайшую комнату справа.
Она очутилась в ярко освещенном огромными жестяными лампами помещении без окон. Посередине комнаты стоял железный привинченный к полу стол. По обеим сторонам от него распологались такие же железные стулья, привинченные к полу. В комнате больше ничего не было. Стены были выкрашены темно-серой краской.
Почти сливаясь со стеной, стояла плотная женщина средних лет в форме НКВД. Лицо ее было, словно вдавленным внутрь. И сквозь этот плоский блин просвечивали непропорционально расположенные на нем маленькие свинячьи глазки.
Зину втолкнули в комнату и заперли за ней дверь.
— Раздевайся, — равнодушно скомандовала женщина-блин.
Зина застыла. Женщина подошла к ней и вырвала из рук сумку, швырнула на стол. Потом рванула с плеча пальто.
— Раздевайся! Одежду на стол, — голос ее звучал заучено, без эмоций. — Раздеться полностью.
— Да что это такое! — возмутилась Зина, отступая на шаг к двери. — Вы что, с ума сошли? Что происходит?
Вместо ответа женщина неожиданно ударила ее кулаком в лицо — и с такой силой, что, не сумев удержать равновесие, Зина отлетела к стене и упала на пол. Из разбитой губы снова хлынула кровь. Мозг взорвался мучительной, обжигающей, невыносимой лавиной боли.
Женщина подошла совсем близко и пнула ее ногой.
— Раздевайся, — произнесла она все так же монотонно.
Двигаясь медленно, как в полусне, Зина запрокинула голову и уставилась в лицо мучительницы. Кулаки крепко сжаты, руки подняты полусогнутыми к груди, почти как в боксерской стойке, — Зина поняла, что женщина сейчас будет ее бить, бить изо всех сил, и пока просто примеривается, с какой стороны лучше начать. Было очевидно, что в глазах женщины она ничем не отличается от полураздавленного червяка, который, корчась, умирает под чужим сапогом на асфальте…
Это было слишком унизительно. Кое-как поднявшись на ноги, Зина начала раздеваться. Кровь из разбитой губы текла по лицу, и она постоянно вытирала ее ладонью.