Так происходило долго. Очень долго. Поэтому когда вдруг с громким стуком открылась железная дверь камеры, Зина в первый момент восприняла это как мираж.
Но это была реальность — на пороге стоял вооруженный солдат в форме внутренних войск НКВД.
— Выходи! — грубо скомандовал он. — Пошла, быстро! Кому сказал!
Тело Зины повиновалось ей с трудом. Еле двигаясь, она сползла с койки, босыми ногами ступила на ледяной пол и громко застонала — не столько от холода, сколько от того, что застоявшаяся кровь прилила к ногам и она испытала жуткую боль. Затем кое-как Зина проковыляла к выходу. Солдат посторонился. Лицо его было мертвым. Внезапно ей показалось, что он ее ударит, и она отшатнулась. Но солдат просто смотрел мимо…
Они шли долго. Поворачивали в коридоры, поднимались по лестницам, снова спускались в какие-то переходы. Сознание Зины было смутным, поэтому дорогу она даже не старалась запомнить. Наконец солдат толкнул какую-то дверь и больно ударил Зину в плечо. Она вошла, едва не споткнувшись о порог.
Комната представляла собой обычный канцелярский кабинет. Два окна на широкой стене ослепили ее солнечным светом. Между окнами стоял стол с такими же обычными канцелярскими приборами, как в любом советском учреждении. Посередине комнаты перед столом стоял стул. Тоже самый обыкновенный, но Зине почему-то показалось непонятным и странным, почему он выставлен посередине комнаты…
Она подошла совсем близко к стулу и застыла, не зная, как поступить. Ноги ныли от боли. Из-за стола поднялся коренастый толстомордый офицер в форме НКВД. Ничего не понимая в знаках различия, Зина не смогла понять его звания. Лицо у него было широким. В желтоватую нездоровую кожу были глубоко всажены маленькие глаза с неприятным выражением — смесь зависти и обиды. А под глазами пролегли глубокие морщины — красный сигнал светофора, предупреждающий о проблемах с почками и с алкоголем.
Под морщинами выступал маленький, лишенный губ рот, надутый, как у капризного и избалованного ребенка. У офицера была какая-то отталкивающая внешность — очень довольного собой неумного человека, который ни в чем не привык считаться с окружающими. При виде Зины он запрокинул голову и громко вульгарно отрывисто хохотнул.
— Ха! Ха! Ха! — Он выплевывал эти звуки с той резкостью, с которой пулемет выплевывает патроны. — Совсем как сова! Сшибли с дерева!..
Это было так нелепо, что Зина растерялась. Все это показалось ей даже странным. Но потом она поняла, что такое поведение было нормальным. Этот человек просто не привык считаться с окружающими, и ему было глубоко наплевать на то, что о нем думают.
— Села на стул, пугало! — Так же резко, как хохот, выплюнул офицер, оборвав смех на самой высокой ноте.
Зина села и сложила руки на коленях. Уставилась на него. От электрического света в камере у нее болели глаза, и она вдруг подумала, что действительно, наверное, напоминает сову.
— Ну, говори. — Офицер тоже сел и положил на стол руки, похожие на здоровые мясные окорока. — Всё, — он подчеркнул всё, — рассказывай.
— Что рассказывать? — Голос Зины прозвучал так тихо, что она сама перепугалась.
— Для начала — имя, фамилия, дата рождения, адрес, место работы, — человек пододвинул к себе лист бумаги и приготовился записывать.
Зина начала говорить.
— Врач, значит, — перебил он ее и перестал писать. — А чего это ты, врач, диверсии советскому народу устраиваешь?
— Какие диверсии? — не поняла Зина.
— Как это какие? Сеешь зловредные слухи, панику! Ты же жизни спасать должна! А ты вредишь всему советскому народу! — Офицер отшвырнул в сторону ручку, которая с грохотом покатилась по столу.
— Я не понимаю вас, — Зина все еще пыталась держать себя в руках. — Я ничего такого не делала.
— Да ну? — Мордоворот в форме прищурился, отчего лицо его стало каким-то еще более мерзким. — Симптомы непонятной болезни… Странные симптомы… Кто говорил? Учти, у меня все записано!
— Я говорила с коллегой, — вскинулась Зина. — Я хотела проконсультироваться по поводу одного пациента. — У нее перехватило дыхание. — Это был частный случай!
— Частный случай? — Офицер прищурился еще больше, и Зина вдруг поняла самое главное, что теперь отчетливо проступало в его облике: у этого человека совершенно не было жалости. — Со всеми детскими садами и школами? Ты даже в детдома звонила! Зачем?
— Я не звонила, — прошептала Зина.
— Имя, фамилия пациента, кто консультировал, когда поступил в поликлинику? Все говори! — Мордоворот снова взял ручку и сделал вид, что приготовился записывать.
— Я… не могу, — Зина вдруг почувствовала себя так, словно падает в черную бездну, причем без парашюта, — его принесли… и сразу унесли…
— Не можешь, да? — Мучитель снова швырнул ручку на стол с жутким стуком. — А знаешь, почему не можешь? Я тебе скажу! Не можешь потому, что не было никакого пациента! Пациента не было! Ты специально звонила во все детские учреждения, чтобы сеять панику! Хорошо продуманная диверсия! А теперь говори: по чьему приказу ты устраиваешь диверсии и сеешь панику? Говори, сука!