Тень Роксоланы

И под этот плач на прозрачную голубизну неба набегали тучи, бухнущие грозой, темнело, и в сердитом полумраке сверкали молнии, раздавались раскаты грома. По всему лугу опадали цветочные лепестки, и резкий холодный ветер уносил их, скручивая спиралью, к недалекому блеску молний. Настенька хватала Аленку за руку и бежала прочь, таща подругу за собой, а за ними гнался кто-то страшный, и в темных глазах его плясали алые огоньки. Этот жуткий человек тянул к девочкам руки, и на пальцах его видны были длинные, черные когти.

– Это мой отец! – кричала Аленка и бежала все быстрее и быстрее.

Ее рука выскальзывала из ладони Настеньки, и она уносилась вперед, словно злой ветер гнал ее вместе с цветочными лепестками, а страшный человек пробегал мимо Настеньки, не обращая на нее внимания, он стремился за Аленкой. Настенька сжималась в комок, всхлипывая от испуга, а издали до нее доносились звуки глухих ударов.

И вдруг все заканчивалось, тучи расходились, ясное солнце освещало зеленый луг, полный цветов, и Настенька с Аленкой вновь собирали цветы. Но потом все повторялось раз за разом, и Настенька ничего не могла поделать – в каждом кошмаре страшный человек догонял Аленку и бил, бил, бил ее. Убивал…

Из кошмарного бреда Настенька вынырнула резко, будто вырвалась из затягивающего водоворота, из тех, в которых по деревенским преданиям живут водяные, что и крутят воду, ловят неосторожных купальщиков. В глазах еще плясали разноцветные пятна, словно падающие лепестки луговых цветов, но вдруг эти пятна сложились в ясную и понятную картину – над Настенькой склонился султан.

– Сулейман! – воскликнула Настенька, хватая султана за руку. – О, Сулейман! Ты здесь, ты пришел! – и залилась слезами, выплакивая всю свою боль, весь ужас, пережитый в страшных снах.

Одной этой фразой Настенька добилась того, чего не смогла достичь бы никакими уловками и хитростями, никаким искусством плотской любви – она окончательно покорила сердце султана.

Султан Сулейман не был новичком в любви – для этого и существует гарем. Но как бы обитательницы гарема ни любили его, у них всегда были свои интересы и заботы. Они искали дружбы сильных, поддержки своих товарок, ссорились из-за подарков, копили деньги, развлекались… Иные, обделенные вниманием владельца, искали утешения в объятиях евнухов или подруг. У них была жизнь, отдельная от жизни Сулеймана. И это представлялось ему нормой. И вдруг в глазах рыжей нескладной славянки, которая уже тронула его душу, султан великой империи увидел необычайное: он был единственным, чего хотела эта девушка! Только его и ничего более. Он был ее надеждой и опорой, любовью и ненавистью, радостью и горем. Он был – всем миром для нее. Беспомощная, лишь в нем она искала утешения и защиты. Остальной мир, каким бы он ни был огромным, для нее не существовал.

И нежная легкая влюбленность, смешанная с любопытством по отношению к необычному и неизведанному, вспыхнула ярким пламенем, в один миг превратившись в любовь. Единственную и неповторимую. Больше Сулейман не мог представить себе жизни без этой любви. Один раз испытав удивительное чувство всевластия, абсолютного заполнения собой чужой жизни, чужой души, он не желал терять этого ощущения. С этого момента Настенька стала ему необходима, как необходим глоток воды – какое-то время без него можно обходиться, но затем последует неизбежная смерть.

А Настенька, уплывая в спокойный сон, продолжала цепляться за руку султана, бормоча сонно и невнятно:

– Сулейман, о, Сулейман, не оставляй меня…

– Никогда, мой солнечный луч! – пообещал султан.

* * *

Горячка прошла, но вставать Настеньке еще не разрешали. Целыми днями она валялась в постели, аслужанки суетились вокруг, исполняя любую прихоть султанской любимицы. Стоило ей лишь двинуть бровью, как тут же кто-нибудь подбегал:

– Что желает Настенька Хатун?

Настеньку такое обращение смешило, и она частенько подзывала служанку просто так, чтобы еще раз услышать, как ее назовут этим смешным словом «хатун». Она знала, что Хатун – это все равно что королева в христианских землях, но здесь так обращались ко многим женщинам, кого вовсе не считали королевами. Это было лишь почтительное обращение, «госпожа», и только. А вот если бы она стала Настенька Султан…

Разомлев от жары и съеденных сладостей, Настенька задремала, мечтая о том времени, когда смешное «хатун» сменится на почтительнобоязливое «султанша», и в полудреме солнечного дня Стамбула ей вновь привиделась давняя подружка.

– Что же ты такая глупая, Настенька? – спрашивала Аленка, строго хмуря ровные светлые бровки. – Султаншей стать хочешь. Да кто ж тебе позволит-то? Подумай как следует! Если за ум не возьмешься, скоро с тобой свидимся.

Настеньке будто ледяной водой в лицо плеснули. И в самом-то деле, размечталась, разлакомилась. А ведь не зря Аленка в видениях приходит. Ой, не зря…