Тень Роксоланы

Синан прерывисто вздохнул. Красота султанши давно терзала его сердце, водопад золотистых волос казался мостом в рай, а за один благосклонный взгляд прекрасных очей он готов был отдать вечную жизнь, дарованную ему Аллахом. Как же высказать все, что долго копилось в душе, собиралось в жаркий, душный комок, расцветало розовым садом? Где найти слова, которые смогут передать всю любовь и поклонение?

Как многие, что не находят собственных слов, Синан обратился к поэтам.

– Я скажу вам словами Хафиза, султанша… – прошептал он, а затем произнес, уже окрепшим голосом:

О, ты – луна! Душа моя – цветы,
Хор соловьев, их звонкие рыданья —
Мои уста! Безумно, страстно, бурно
Поют тебе они безумные страданья.

– Что ты такое говоришь, Синан Ага? – Глаза Михримах Султан широко распахнулись, как двери мечети, приглашающие правоверных к спасению. – Я даже и предположить не могла, что ты – поклонник поэзии. Хотя твои строения – это тоже стихи, только в камне…

Твоей прелестью пристыжена,
Пред тобою роза склонена.
Частицу света ей луна дает,
Но у тебя свой блеск берет луна, —

У архитектора мучительно болело сердце, он чувствовал себя, как на горячих углях костра, которые вот-вот поднимут яркое пламя под дыханием ветра. Но остановиться был уже не в силах.

– Михримах Султан, султанша души моей, зеница ока моего, – зашептал он, падая на колени и утыкаясь лицом в край ее кафтана. – Велите казнить меня, пусть голова моя слетит с плеч, мне уже все равно, только выслушайте!

– Да я слушаю тебя, Синаи Ага, – засмеялась султанша, и Синану показалось, что вокруг, нежно звеня, рассыпались серебряные шарики. – Только ведь ты ничего не говоришь!

– Я люблю вас, султанша! – выдохнул архитектор. – Люблю давно и безнадежно, с тех самых пор, как впервые увидел вас!

Михримах изумленно посмотрела на склоненную перед ней фигуру. О, Аллах, как такое могло случиться, откуда это взялось? А Синаи все говорил задыхающимся голосом, и слезы текли по его лицу, путаясь в седой бороде.

– Пока жив был ваш муж, я любил вас издали, со всей безнадежностью страдания, но теперь, когда вы свободны, султан пожелает связать вас узами брака. Пусть он выберет меня своим зятем!

Я не хочу ничего, султанша, ни должностей, ни почестей, ни богатства, ничего. Только сделать вас счастливой! Только чтоб улыбка каждый день расцветала на вашем прелестном личике! Султанша, я знаю, что стар и сед, но разве это препятствие? Я полон сил, а любовь горит в моей душе!..

– Подожди, Синаи Ага, помолчи… – Михримах Султан коснулась легко его плеча, и архитектор беззвучно застонал. Ему показалось, что острое копье пронзило сердце и теплая кровь льет из груди, и это было мукой, но такой сладостной, что хотелось длить ее вечно.

Встрепенись, взмахни крылами,
Торжествуй, о сердце мое, пой,
Что опутано сетями
Ты у розы огневой,
Что ты в сети к ней попалось,
Ане в сети к мудрецам,
Что не им внимать досталось
Дивным песням и слезали
И хоть слез, с твоей любовью,
Ты моря у ней прольешь
И из ран горячей кровью
Весь по капле изойдешь,
Но зато умрешь мгновенно
Вместе с песнею своей
В самый пыл, как вдохновенный
Умирает соловей.

– О, султанша…

– Встань, Синан Ага, – сказала Михримах Султан. Голос ее был нежным, но чувствовалась в нем властная сталь, недаром она была дочерью великого повелителя мира. – Встань…

Синан поднялся, с надеждой глядя в прекрасное лицо султанши.

– Синан Ага, ты говоришь, что седины твои не имеют значения, но это не так. Пролетевшие над тобой зимы оставили в твоих волосах свой след, заморозили твою бороду, покрыв ее снегом и инеем. Да, они не охладили твою душу, и в сердце твоем по-прежнему поет солнечная весна, но тело уж не имеет былой мощи. А я молода…

– Но, султанша… – заговорил было архитектор, но Михримах властным жестом остановила его.

– Подожди, Синан Ага, не перебивай, я еще не закончила. Что предлагаешь ты мне? Стать женой главного зодчего? Множество женщин ухватится за такую возможность, сочтя ее счастьем. Но я – Михримах Султан, единственная дочь султана Сулеймана, повелителя мира! Мне нужно больше.

– Моя любовь! Я отдаю свою любовь, свою душу, всего себя! – воскликнул Синан.