Тень рыси

— А вы уверены? В конце концов, шахты еще не вырыты.

Линкс рассмеялся.

— Нора, уже сейчас мы нашли самородок, который стоит не менее десяти тысяч фунтов. Там, наверху, золото, золото, много золота! Не волнуйся. Мы богаты. Мы ждали этого долгие годы, и вот ты привела нас к победе.

Я протянула к ним руки. Линкс взял меня за одну, а Стирлинг — за другую.

— Я хотела этого больше всего на свете, — сказала я.

— Так у тебя тоже была золотая лихорадка, Нора, — поддразнил меня Линкс.

— Нет, мне просто хотелось дать вам обоим то, о чем вы больше всего мечтали.

Потом Линкс обнял меня и нежно прошептал:

— Нора, моя девочка.

Затем отпустил и как бы вручил Стирлингу, я прижалась к нему.

— Мне кажется, я плачу, — сказала я. — Те, кто не плачет, когда их обижают, плачут, когда счастливы.

И вот началась работа. Все вокруг только и говорили, что о находке. Они всегда знали, что Линкса ждет удача, что ему повезет — это же не земля, а золотые россыпи.

Линкс закрыл старую шахту, переведя всех рабочих на новое место, а кроме того, нанял еще людей. Поляну, где убили отца, было не узнать, улетели вспугнутые взрывами птицы. Для того, чтобы взбираться на плато, в нем вырыли ступени. По дороге постоянно шли подводы: они везли золото в мельбурнский банк. Теперь эта земля называлась «Норины горы».

Я реже и реже видела Линкса и Стирлинга. Почти все время они проводили в шахте, возле которой даже построили домик, где могли переночевать. Состояние росло. Я неизменно слышала рассказы о найденных самородках. Один из них был свыше двух футов длиной! О нем упоминали все мельбурнские газеты, оценивая его стоимость в двадцать тысяч фунтов.

Всюду царило какое-то радостное ожидание, но мое возбуждение куда-то испарилось. Я уже не испытывала прежнего воодушевления.

К нам приехал какой-то человек, и долго о чем-то совещался с Линксом. Аделаида мне сказала, что это поверенный ее отца, который по делам Линкса собирается ехать в Англию.

Говорили, что мой опекун стал миллионером. Возможно, так оно и было, хотя и теперь он не выглядел вполне довольным. Я вообще сомневалась, что такое может когда-нибудь случиться.

Однажды я ему сказала:

— Вы ведь очень богаты. Он признал это.

— Ты тоже, дорогая. Разве я не говорил, что мы — триумвират?

— Насколько богаты?

— Тебе нужны цифры?

— Нет. Они бы мне мало что сказали. Но богатство, наверное, достаточно велико?

— Что ты имеешь в виду?

— То, что сейчас вы могли бы прекратить всю эту лихорадочную деятельность, и пусть другие работают на вас.

— Никто не постарается ради тебя лучше, чем ты сам.

— А зачем? У вас уже достаточно всего.

— Я собираюсь вынуть из этой шахты все золото, Нора.

— Вы ненасытны… в том, что касается золота.

Его глаза заблестели.

— Нет, — сказал он. — Но мне нужно стать очень богатым.

— А потом?

— А потом я сделаю то, что давно намеревался.

Я ждал очень долго, но сейчас, похоже, мои надежды сбываются.

Он больше ничего не сказал и только крепко сжал губы. Я знала, что он думает о мести. О мести человеку, который выгнал его более тридцати пяти лет назад! Могут ли люди так долго мечтать о мести? Такие, как Линкс, могут. И это тревожило меня, потому что я знала: месть не приносит счастья.

Проходил месяц за месяцем, и вот, настало новое Рождество. Мы встречали его в традиционном английском стиле: горячий обед (а на улице жара!), сливовый пудинг, пропитанный бренди, какое-то растение, похожее на белую омелу. Я вспомнила последнее Рождество, приход и изгнание Лэмбсов. Что с ними сейчас, где они?

В начале января поверенный приехал еще раз, и долго разговаривал с Линксом и Стирлингом. Меня на эту беседу не позвали, но после нее я заметила победный блеск в глазах Линкса.

Однажды вечером он пригласил меня сыграть в шахматы. Подойдя к его комнате, я увидела, что дверь распахнута.

— Иди сюда, Нора, — сказал Линкс.

И когда я подошла к нему, закрыл мне ладонями глаза. Затем повернул лицом к стене и отвел ладони.

— Смотри!

И я увидела свой портрет! Стройная девушка в изящной амазонке, на темных волосах — цилиндр. Глаза широко открыты, на щеках — румянец.

— Это моя работа, — сказал он.

— Когда вы его написали?

— И это твой первый вопрос? Я показываю тебе твой портрет, и все, что слышу от тебя: «Когда»?

— Но я не позировала вам.

— А ты думаешь, это необходимо? Я знаю каждую черточку твоего лица, каждое мимолетное его выражение.

— Но вы были так заняты.

— Не настолько, чтобы не думать о тебе. Скажи, он тебе нравится?

— Не слишком ли он мне льстит?

— Такой я тебя вижу.

— Вы, но не я.

— Ты выглядишь такой, когда смотришь на меня.

— А почему он висит здесь?

— Это хорошее место для него… Самое лучшее в комнате.

— Но здесь был другой портрет. Линкс кивнул, и тогда я увидела: тот, прежний, стоял повернутый лицом к стене.

— Сидя за столом, мы могли смотреть прямо на него.

— Теперь я смотрю на твой портрет. Я подошла ближе. Неужели у меня и впрямь столько жизненной энергии? Такие блестящие глаза, такой нежный румянец?

— А Арабелла?..

— Она мертва.

— Так вот почему вы повесили меня здесь. Когда вы узнали, что она умерла?