Тень Саганами

Хелен вслед за капитаном Тереховым и Ван Дортом шла назад к аэрокару. Негромко переговариваясь, чуть за ними шли Баннистер и Вестман. Судя по выражениям их лиц, Хелен подозревала, что они обсуждают личные дела и задавалась вопросом, каково это обнаружить, что лучшие друзья внезапно стали врагами из-за вопросов вроде теперешнего.

Капитан и Ван Дорт дошли до аэрокара и поднялись на борт. Хелен вежливо ожидала, пока Баннистер не последует за ними. Главный маршал пожал Вестману руку и тоже сел в аэрокар. Она двинулась мимо лидера повстанцев, чтобы последовать за ними, однако Вестман поднял руку.

— Подождите минутку, миз… Зилвицкая, не так ли?

— Хелен Зилвицкая, — произнесла она немного напряжённо, глядя в сторону аэрокара и страстно желая, чтобы в пределах слышимости находился хотя бы кто-то из её старших.

— Я не стану вас задерживать, — вежливо произнёс Вестман, — однако я хотел бы вас кое о чём попросить, если позволите.

— Разумеется, сэр, — согласилась она, хотя это была последняя на всём свете вещь, которую ей хотелось бы сделать.

— Вы напоминаете мне одного человека, — тихо произнёс Вестман, не сводя с неё глаз. — Очень сильно напоминаете. Мистер Ван Дорт когда-нибудь упоминал при вас о Сюзане Баннистер?

— Сюзане Баннистер? — повторила Хелен, пытаясь не дать глазам вылезти на лоб при упоминании фамилии. Она покачала головой. — Нет, не упоминал.

— А. — Вестман, казалось, мгновение это обдумывал, затем кивнул. — Мне было любопытно, — сказал он и глубоко вздохнул.

— Экономическая война — не единственное, что разделяет Рембрандт и Монтану, миз Зилвицкая, — мягко произнёс он, затем снова вежливо кивнул ей и быстро ушёл.

Несколько секунд Хелен внимательно смотрела ему вслед, размышляя, что же он хотел сказать. Затем она встряхнулась и вернулась к аэрокару.

Бернардус Ван Дорт и Тревор Баннистер сидели рядом друг с другом, глядя на неё и она внезапно задала себе вопрос, как же она сумела проглядеть боль на их лицах, возникающую всякий раз, когда они смотрели на неё.

Глава 38

Центральное место в картине видимого через армопластовый купол звездного неба занимал усеянный завитками облаков голубой шар планеты по имени Монтана. Над ней кружилось меньше кораблей и орбитальных сооружений, чем было дома, но Хелен уже привыкла к более редкому движению транспорта в Пограничье. Сейчас она лежала, развалившись в одном из комфортабельных кресел, и любовалась гигантским облачным фронтом, накрывшим большую часть восточного полушария планеты. Чего космонавты были лишены, так это ощущений и запаха непогоды, и для уроженца Грифона, где погодные явления всегда были энергичными (очень мягко выражаясь), переносить подобное лишение временами было непросто.

Однако её беспокоила вовсе не погода, и она это знала.

Люк открылся со знакомым тихим звуком, и Хелен было дернулась, но тут же расслабилась.

— Как оно прошло? — спросил Пауло д'Ареццо.

Хелен задумчиво уставилась на него, отмечая, насколько изменились их отношения за последний месяц. Временами было сложно помнить, насколько высокомерным она его считала… пока не увидишь его в компании остальных гардемаринов. Дело было не в заносчивости, как она когда-то считала, но в том, что Пауло был чрезвычайно замкнутой личностью. Иногда она задавалась вопросом, имел ли кто-нибудь ещё на "Гексапуме" хотя бы малейшее представление о его прошлом, и о тех демонах, что он таил в себе. Даже сейчас она не была готова задать ему такой вопрос, но полагала, что знает ответ.

— Кое в чём лучше, чем я ожидала, — ответила она ему после паузы.

— Можешь рассказать?

— Мне не велели помалкивать, но не сказали и того, что об этом можно рассказывать. В такой ситуации я бы воздержалась, если ты не возражаешь.

— Ладно, — сказал он, и Хелен ему улыбнулась. Это была одна из черт, которые она ценила в Пауло. Он мог задать подобный вопрос, не создавая впечатления, что пытается вынудить её сказать что-то, чего она говорить не должна. Он просто спрашивал, может ли она об этом говорить, и вполне был готов перейти к совершенно другой теме, если она говорила, что не может. Даже Аикава изобразил бы разочарование, если бы она сказала ему "нет"; Пауло так не поступал.

Он опустился в другое кресло, закинул ноги на край пульта связи и занялся своим этюдником. Хелен смотрела на то, как он принялся за работу, удобно развалившись в своём.

— Это единственное место на борту, где ты рисуешь? — спросила она несколько минут спустя, под тихий, приятный звук скольжения грифеля карандаша по бумаге.

— Практически единственное, — отозвался он, не отрывая взгляда от альбома и изящно двигающегося карандаша. Потом приостановился и бросил на неё взгляд, сопровождаемый его несимметричной улыбкой. — Для меня это личное. Я начал рисовать по большей части в качестве терапии. Теперь же… — он пожал плечами. — Полагаю, это для меня это вроде как стихи для Лео.

— Лео пишет стихи? — Хелен почувствовала, что её брови поползли вверх, и Пауло со смешком покачал головой.

— Ты не знала?