Тень Саганами

Айварс Терехов какое-то время сидел на мостике, наблюдая за растущей перед его кораблём звездой класса G1, а потом обратился к Амалю Нагчадхури.

— Запишите пожалуйста сообщение для главного маршала Баннистера, — сказал он, и Нагчадхури щелкнул тумблером.

— Микрофон включён, шкипер.

— Главный маршал, — начал Терехов. — Мы с мистером Ван Дортом вернулись на Монтану, обнаружив на Корнати информацию, которая, по нашему мнению, должна оказать существенное влияние на позицию мистера Вестмана в отношении аннексии. Мы были бы чрезвычайно признательны, если бы вы смогли связаться с ним и сообщить ему, что мы бы хотели поговорить с ним ещё раз. На орбиту Монтаны мы должны выйти примерно через два часа двадцать пять минут, и мы с мистером Ван Дортом с нетерпением ждём новой встречи с вами. Если это будет удобно, мы бы очень хотели поужинать с вами в, скажем, "Филе с Кровью". Вы бы не могли, если это возможно, зарезервировать для нас тот же столик, что и обычно? Или мне сделать заказ самому?

Он закончил и подождал, пока Нагчадхури проиграет запись через свой наушник. Офицер-связист кивнул.

— Запись чистая, шкипер.

— Отправляйте, — сказал Терехов.

— Слушаюсь, сэр.

***

— И как вы собираетесь поступить, босс? — спросил Луи Паласиос.

— Толком не знаю, — отозвался Стивен Вестман. Признание было не из тех, что делаются перед кем попало.

Они вдвоем сидели под осиной у замаскированного входа в пещерный штаб ДНМ, и смотрели на маленькую горную долину. Воздух был прохладнее, чем ещё недавно, и в нём ощущался едва уловимый свежий запах осени. Паласиос монотонно, ритмично жевал бако и прислушивался к шелестевшему листьями ветру. Повисло молчание.

Уютное молчание. Молчание лидера и последователя. Двух старых друзей. Хозяина и старого верного слуги, давным-давно заслужившего право говорить начистоту. Того, который знал, что сейчас, в этот самый момент, в этом нет необходимости.

Вестман сидел молча, но его мозг напряжённо работал.

Как дошло до такого? Он мог вернуться к каждому сделанному им шагу, к каждому решению, и, правду сказать, не испытывал сожалений о сделанном даже сейчас. Вообще-то — его губы дрогнули при воспоминании о босых инопланетниках в нижнем белье, ковыляющих по горной тропке — временами это было просто-таки забавно.

Но тут улыбка увяла. Нельзя было сказать, что он больше не был готов к бою, к смерти — даже к тому, чтобы убивать других — за ту правду, в которую верил. Нельзя было сказать, и что он больше не был готов вести за собой Луи и прочих своих последователей. Дело было в том, что он больше не был уверен, что то, во что он верил, было правдой.

Вот. Он признался в этом. У него есть сомнения. Не в том, был или нет виновен РТС в обмане и злоупотреблениях на Монтане. Не в том, должен был или нет этот надменный ублюдок Ван Дорт сказать Сюзанне правду о пролонге, прежде чем поймать её в ловушку брачных уз. И уж конечно не в том, насколько далеко он готов зайти ради предотвращения подстроенного изнасилования его планеты алчными, коррумпированными инопланетниками. Но…

Но что, если они не алчные, коррумпированные инопланетники, стремящиеся выпотрошить его мир и закабалить всех его граждан как батраков прямо на планете, которую их предки сделали домом? Что, если он позволил ненависти к Рембрандту автоматически распространиться на всё, что Рембрандт — и Ван Дорт — считал благом? И что, если — эта мысль по очень, очень многим причинам беспокоила его больше всего — он был не прав в отношении к самому Ван Дорту?

Конечно же, нет! Конечно же, он не мог быть не прав в отношении всего этого! Но всё та же упрямая цельность, которая сделала из него партизана, настойчиво повторяла, а что если? И эта же упорная цельность настаивала, что это было возможно. В конце концов, что он собственно знал о Звёздном Королевстве Мантикоры? Если разобраться, то ничего. Только то, что его огромное богатство основывалось на торговом флоте и преимуществе в астрографическом положении, а это в его глазах всецело ассоциировалось с положением Рембрандта в Скоплении. Он знал, что это королевство, с наследственной монархией и аристократией, и этого было достаточно, чтобы у всякого приличного монтанца шерсть на загривке встала дыбом. Однако если верить Ван Дорту и мантикорскому капитану, Терехову, именно эгоистичное сопротивление олигархов вроде Александры Тонкович затягивало процесс аннексии. А если Звёздное Королевство было тем, чего боялся Вестман, то зачем бы кому-то вроде Тонкович противится варианту Конституции, предложенному Иоахимом Альквезаром и Генри Крицманном? И, если на то пошло, что общего могло найтись у дрезденца и одного из богатейших олигархов, когда-либо живших на Сан Мигеле?

"Взгляни правде в лицо, Стив, — сказал он сам себе, — эта заваруха куда как сложнее, чем казалось тебе тогда, когда ты решил ввязаться в неё как упрямый, вечно-уверенный-что-знает-ответы-на-все-вопросы деревенский болван, каким ты всегда и был".

Впрочем, он знал, что несправедлив к себе.