Тень Серебряной горы

– Да, водились, – подумав, сказал капитан. – Но очень давно! Здесь же, в этих краях, раньше было тепло, как на киргизской линии. А потом вдруг стало холодать, трава стала жухнуть, есть им стало нечего, и они все вымерли.

– А говорят, – сказал адъюнкт, – что кое-где они выжили.

– Ну, – нехотя ответил капитан, – я про такое тоже слышал. Это что будто есть одно такое место в чукочьей стороне, где бьют горячие ключи, так там и сейчас тепло, и там и зимой есть их трава, вот они там и пасутся. Но теперь они очень пугливые! Чуть что, они сразу в пещеру нырь, и не найти их там. Люди ходили туда, в ту пещеру, искали. Нашли только кости.

– А ты там был? – спросил адъюнкт.

– Нет, конечно! – сердито сказал капитан. – Это же уже не наши земли!

– Ну, посмотрим, посмотрим, – сказал адъюнкт задумчиво. – Посмотреть это всегда нелишне.

И на этом их тот разговор закончился, потому что пришла Матрёна и сказала, что обед уже накрыт. Капитан пошёл к себе. Ел, ничего не говорил, смотрел только в миску. А когда поел, то так и не встал из-за стола, а продолжал сидеть, поглядывая то на икону, то в окно. Степанида настороженно молчала, боялась о чём-либо спрашивать. Вдруг капитан сам спросил, чего бы она больше всего хотела. Степанида покраснела и ответила:

– Я не знаю.

– Вот! – строго сказал капитан. – А о чём ты тогда молишься?

– Я за тебя молюсь, – сказала она тихо.

Капитан смотрел на неё и молчал. Потом встал, сходил к стене, взял с полки коробку шахмат, принёс её и высыпал на стол, и замер. Потом медленно расставил шахматы, начал ходить. Сделал два хода и остановился. Вспомнился ему Иван Иванович, тот ссыльный, который два года у них столовался, потому что был такой приказ. И это были его шахматы, это он их с собой привёз. Капитан, правда, и раньше играл в шахматы, и тоже хорошо это умел, но Иван Иванович его много чему научил в шахматах. Времени-то было у них предостаточно! Зимой, бывало, как сядут играть сразу после обеда, так и играют до ночи. И Иван Иванович почти всегда молчал, а если что и говорил, то всегда кратко и к месту.

– Вот это, – например, он говорил, – не тура, а ладья. И это не королева, а визирь. Не офицер, а слон. То, как ты их именуешь, это французская манера, а шахматы – это игра, пришедшая к нам из Персии, поэтому и фигуры здесь должны быть персиянские! – И замолкал. А через пять минут вдруг продолжал: – Хотя ещё правильнее было бы называть сии фигуры на наш собственный манер. Тогда вот это будет не король, а государыня. А это не визирь, а Бирон. А это Остерман, это Долгорукие, это Миних. А это пешки, их много, и эта, наверное, я, ваш покорный слуга. А ты даже в пешки не выбьешься! Так и будешь здесь всю жизнь торчать, на краю света! А хочешь, выведу тебя в слоны? Нет, даже в мамонты! Слоны здесь не приживутся, а мамонты смогут, если их кормить как следует. И поить водкой для сугреву, как меня!

И он засмеялся, и налил себе и капитану. Но капитан пить не стал. Иван Иванович выпил своё, утёрся и сказал…

Ну да и мало ли чего он говорил? Теперь всего и не упомнишь. Много чего всякого он говорил тогда за шахматами, и после всё это можно было повторить кому надо. Этот кому надо однажды приехал на четырёх нартах с солдатами и, в приватной беседе, спрашивал у капитана, может, тому есть что передать для следствия, но капитан сказал, что нечего. Почему он так ответил, он не знает, а вот ответил, и всё. И теперь так, как и предсказывал Иван Иванович, он здесь и торчит. А что сам Иван Иванович, что стало с ним дальше, никто не знает. Может, его и в самом деле начали именовать господином бароном, как он отъезжая загадывал, или он опять Иван Иванович, а то и арестант номер такой-то, кто знает?! Да хотя какая разница, подумал капитан, у каждого своя голова на плечах и своя планида в небе. Капитан вздохнул, поднял голову…

И увидел Степаниду, которая стояла посреди горницы и смотрела на него. Глаза у Степаниды были большие-большие и блестящие-блестящие. Капитан встал, подошёл к ней, обнял и так и замер. Стало хорошо.

Глава 6