Тень сфинкса. Удар из зазеркалья

Когда обе девушки прошли через арку дверей в просторную гостиную, на Гизелу никто не обратил внимания. Алиса же намеренно задержалась в дверях и приняла драматическую позу. Старая мисс Челлис в поношенном платье из тафты синего цвета чуть не выронила поднесенную к губам чашку с чаем. Мадемуазель де Витре, в просторном вельветовом костюме лилово-красного цвета, казалось, была готова лопнуть от зависти и злости. Мисс Додд — новая учительница по искусству, очень привлекательная в своем отлично сшитом креповом платье, вероятно, сильно переживала, опасаясь, что теперь об^ее впечатление от нее поблекнет. Миссис Грир, волосы который были подернуты серебром седины, в бледно-голубом платье с большими пармскими фиалками на груди, оставалась, как всегда, невозмутимой. Но все девочки в белых платьицах из тонкой полупрозрачной белой ткани были просто поражены. На их лицах было написано: «Вот это да! Высший класс! Так и мне надо вырядиться при первой представившейся возможности!»

Гизела вдруг вспомнила, что сама Алиса была всего на год взрослее самых старших воспитанниц в Бреретоне.

Миссис Лайтфут выглядела превосходно. Ни единым неловким движением она не выдала тех чувств, которые охватили ее при виде появившейся в дверях разодетой в пух и прах фигуры. Как ни в чем не бывало, она продолжала беседовать с каким-то пожилым джентльменом, сидевшим в кресле справа от нее. На губах ее играла улыбка, а взгляд выражал полное безразличие ко всему.

Гизела была рада, что нашла спасение в компании миссис Чейз, матери Элизабет.

— Я слышала, что моя дочь в этом году принимает участие в постановке греческой драмы! Только подумать! Элизабет будет говорить и читать по-гречески! Все эти буквы кажутся мне следом от куриных лапок. Но когда я была девочкой, никто особенно не заботился о нашем образовании, — так, немного французского и танцы. Я закончила школу, когда мне исполнилось шестнадцать лет. В семнадцать начала выезжать в свет, а через год вышла замуж. Это был мой первый брак.

Гизела внимательно на нее посмотрела и попыталась про себя определить ее точный возраст. Темно-каштановые волосы с красноватым отливом были настолько же искусственными, как и томатно-красный цвет губ и ногтей; такая крутая краска делала ее кожу и глаза еще более бесцветными. Ее вздернутый нос и круглый подбородок носили на себе несмываемую печать детства, а незаметная цепочка шрамов на шее, на границе волосяного покрова, объясняла причину глянцевой гладкости ее лица. Когда она принималась перебирать на коленях перчатки, то на ее маленьких шишковатых пальцах вспыхивали два больших квадратных изумруда. Кожа на ее руках была на десять лет старше кожи лица.

— Скажите, о чем эта пьеса? — продолжала миссис Чейз.

— «Медея»? — переспросила Гизела, не находя точного ответа. — Ну, это пьеса о ревности и убийстве.

— Убийстве?! — Изумруды погасли. — И такое вы показываете в женской школе? Ну, знаете ли, фрейлейн. — Обращаясь к любой учительнице — немке, она называла ее «фрейлейн», а к француженке «мадемуазель».

— Но ведь они по радио слушают сногсшибательные пьесы о гангстерах, — возразила Гизела. — А это полная трагизма поэзия, выдержанная в самой чистой греческой традиции.

— Какую роль в ней играет Элизабет?

— Она со своей подружкой Мэг Вайнинг играет роль сыновей Медеи, которых та убивает, чтобы отомстить отцу за супружескую измену.

— Мать убивает собственных детей? Ради чего? Девочкам еще рано знать об этом!

— Может, вы хотите сказать, что им вообще не нужно образование?

— Но

Когда миссис Чейз неожиданно умолкла, Гизела подумала, что та приведена в замешательство дерзостью Эврипида. Но тут она заметила, что миссис Чейз вообще ее не слушает. Она смотрела куда-то в противоположную сторону, в дальний конец гостиной, и в ее глазах застыло откровенное изумление.

Там, возле распахнутого французского окна, стояла Алиса Айтчисон. Она была похожа на яркую бриллиантовую вспышку и поневоле приковывала к себе внимание всех присутствующих, словно какое-то заранеее рассчитанное на эффект броское пятно на афише рекламной тумбы. В руке у нее дымилась сигарета, и она неосторожно смахивала пепел на сухие серые кустики за окном. Рядом с ней остановился какой-то мужчина лет сорока, лысый, довольно плотного телосложения. Его подчеркнуто сельский твидовый костюм выдавал в нем городского человека, который по какой-то необычной причине проводил денек в деревне.

— Кто это? — прошептала миссис Чейз, мать Элизабет.

— Девушка или мужчина? — переспросила Гизела.

— Девушка.

— Ее зовут Алиса Айтчисон. Она — наш театральный режиссер. Не знаю, кто стоит рядом. Может, ее родственник?

— Что это за девушка? — не унималась миссис Чейз, не спуская глаз с Алисы.

— Трудно сказать, — осторожно начала Гизела. — Она умеет находить общий язык с воспитанницами. Она — знающий специалист.

— Понятно. — Рот миссис Чейз вдруг утратил свое детское выражение. — Было так приятно познакомиться с вами, фрейлейн. — Она улыбнулась и поспешила выбраться из толпы. Гизела подошла к столу, на котором приготовили чай. Рядом с ней раздался чей-то голос: