Тень скорби

— О, мне не нужно никаких докторов, Шарлотта. Они еще никому не помогли. Два сорта людей: доктора и священники… — Шатаясь, он отходит от стола, ударяет кулаком в дверь кабинета и кричит: — Доктора и проклятые лицемеры священники еще никому не помогли!

Он жадно втягивает в себя воздух и, хрипя, направляется к лестнице, начинает взбираться наверх.

Шарлотта идет следом, берет его под руку. Брэнуэлл смотрит на нее сверху вниз.

— Нет. Нет, не сейчас.

Он высвобождает руку и тащится вперед самостоятельно.

Папа, спустя короткое время, открывает дверь кабинета с выражением удивленной невинности.

— Ну что, моя дорогая? Ты говорила с Брэнуэллом по этому поводу?

— Он сказал «нет», папа. Но он… он не в себе.

— Верно подмечено, — энергично произносит папа, и в его голосе звучит нотка бодрости. — Не в себе. Поэтому нужно просто это сделать. Утром я пошлю за доктором Уилхаусом.

Утро. Все сходится одно к одному. После завтрака Шарлотта поднимается к себе и видит в коридоре Тэбби, которая стоит, просунув голову в комнату Брэнуэлла.

— Я хочу узнать, изволите ли вы подняться с кровати до полудня? Марта хочет поменять простыни.

Ответный голос Брэнуэлла звучит слабо и как-то необычно музыкально:

— Изволю ли я, Тэбби… теперь это уже не вопрос моей воли. И Марте не захочется менять эти простыни, поверь.

Поворачиваясь и замечая Шарлотту, Тэбби качает головой и ворчит:

— Эх, его опять стошнило в постели, провалиться мне на этом месте.

Шарлотта обходит старушку и заглядывает в комнату. Как узнать, что на этот раз все иначе? Как узнать, когда перестает болеть голова?

Брэнуэлл сидит на постели. Его кожа белая — чистого, негативного белого цвета, цвета ночных мотыльков и слепых червей, которые никогда не видят солнца. Он с интересом рассматривает огромное пятно крови, которое покрывает половину его подушки.

— Прямо как карта, смотри. Как карта конфедерации Стеклянного города, которую я нарисовал. Помнишь?

— Да, я помню. — Голос Шарлотты вырывается из легких с хрипом, как будто она годами не разговаривала. — Ах, Брэнуэлл… — Раздается стук в дверь. — Это, наверное, доктор Уилхаус.

— Да неужто? — Он обводит сестру взглядом, полным грустной расчетливости. — О, я бы сбежал, если бы смог. Но попытка встать на ноги сегодня утром меня не слишком обнадежила. — Он откидывается на раскрашенную кровью подушку. — Да и бежать-то некуда.

Шарлотта ждет в столовой вместе с остальными, пока доктор Уилхаус — энергичный, напоминающий быка, довольно говорливый — проводит осмотр. Пациент производит некоторый шум, до слуха родни доносится даже пара бранных словечек. Эмили, сощурившись, одними губами произносит:

— Тем лучше для него.

Энн качает головой. Папа устремляет отсутствующий взгляд в форзац своей Библии.

Доктор Уилхаус появляется на пороге.

— Сударь, леди, я произвел тщательный осмотр…

Папа подскакивает.

— Подозреваю, дорогой сударь, что мой сын не был образцовым пациентом, но он уже некоторое время не в себе. Не стану скрывать от вас излишеств, к которым он склонен. Вы, конечно, не могли не заметить этого в прошлом… И боюсь, что вы нашли его здоровье весьма подорванным в результате этих привычек.

Доктор Уилхаус прокашливается. Сегодня он меньше обычного похож на быка.

— Безусловно, мистер Бронте ослабил свое здоровье этими… излишествами. Но его теперешнее состояние… Сударь, леди, думаю, вы бы хотели откровенного ответа. Разрушенное телосложение пациента и состояние его легких указывает на чахотку, в поздней стадии и быстро прогрессирующую. С прискорбием должен сообщить вам, что мистер Бронте умирает.

— Что ж, был один намек, — говорит Брэнуэлл. — В последнее время я не разглагольствовал на тему прекращения всего этого. Наверное, осознавал, что это… — грудь Брэнуэлла с дрожью поднимается, пока он одолевает последнее слово, — избыточно.

— Мы не знали, — говорит Шарлотта, сидя у постели брата. — Мы не могли определить…

— Насколько далеко это зашло, да? Я тоже. Тяжело уловить. — Он с нежностью смотрит на свою белую руку на стеганом покрывале, как будто там спит маленький домашний зверек. — Момент, когда перестаешь жить и начинаешь умирать.

Последнее донкихотское усилие подняться и одеться заброшено. Крови становится больше. Голос Брэнуэлла делается удивительно густым, как будто у него в горле растет мех. Они по очереди дежурят у его кровати. Он образцовый пациент. Он… в общем, он гораздо больше похож на себя.

Папа молится у его кровати, подолгу и пылко. Он молится об искреннем покаянии, о прощении многочисленных грехов сына, о милости и милосердии. Шарлотта, приходя на смену папе, видит, что Брэнуэлл выглядит слегка встревоженным и в то же время смущенным, как будто слышит, что кто-то декламирует собственные дурные стихи. Когда папа уходит, он доверительно притягивает Шарлотту поближе к своей подушке и шепчет: