Тень скорби

Остаток каникул был посвящен ожиданию ответа. Конечно, чересчур скорый ответ не нужен — он означал бы простой отказ: работу вернули непрочитанной. Но если бы молчание продолжалось слишком долго, начал бы разрастаться страх, что ты не стоишь даже отказа, что ты ужасно оскорбила и злоупотребила… Верни эту книгу на положенное ей место. Возможность отвлечься предоставила Тэбби: она поскользнулась на обледенелой улице и сломала ногу, и теперь за ней требовался уход. Шарлотта, Эмили и Энн настояли, чтобы та возобновляла силы в пасторском жилище, а они будут за ней присматривать и выполнять ее работу. Брэнуэлл тоже согласился, хотя занимался только тем, что читал ей по вечерам газету, бесстыдно выдумывая на ходу; юная принцесса Виктория сбежала с капельмейстером; потрясающее открытие флота — Португалии больше нет на том месте, где она раньше была. Папа охотно принимал новшества, если те не нарушали его рутины, поэтому уговаривать и даже заклинать, чтобы Тэбби не передавали на попечение ее сестры в Стаббин лэйн и не нанимали новую служанку, пришлось тетушку. Быть может, работа служанки казалась ей неприемлемой для леди — шитье, уборка постели и легкая стряпня были единственно одобряемыми занятиями, — но что-то горько обиженное было в ее взгляде, когда Эмили натирала графитом каминную решетку или Энн пробегала мимо с полоскательницей. Женщины временного использования, думала Шарлотта: когда они больше не приносили пользы, от них избавлялись. У тетушки, конечно, был свой небольшой личный доход.

А мистер Саути оставался таким же немым, далеким и загадочным, как одна из его любимых гор, до самого окончания каникул, а потом — потом был Роу-Хед с его работой учительницы, однообразием и непрерывно нарастающим страданием. (Нарастающим? Назови это скорее сужением и сжиманием существования, как будто, прекратив расти, обнаруживаешь, что процесс болезненно пошел в обратную сторону.) Когда письмо наконец пришло, сад Роу-Хеда обзавелся длинными пальцами липких почек, и те цеплялись за Шарлотту, постукивали по плечам, пока она кружила аллеями, снова и снова перечитывая строки, будто спрашивая: «Что там написано?»

Там написано… что ж, там написано, что у нее определенно есть способности к сочинению стихов. Да, там написано и такое.

— Шарлотта, земля довольно влажная, — позвала мисс Вулер. — Будьте осторожной, не простудитесь.

А еще там написано, что этот талант далеко не уникален в наши дни. Однако возражений против того, чтобы писать стихи ради самого сочинительства, нет.

— Мисс Бронте, как вы можете столько раз перечитывать одно и то же письмо? — прокудахтала мисс Марриотт. — Это же скука смертельная!

И там написано, что в привычку мистера Саути входит неустанно предупреждать молодых людей об опасностях литературной карьеры, не говоря уже о молодых женщинах. И там сказано — все это, кстати, изложено в очень мягкой форме, — что он усматривает для нее серьезную угрозу в постоянном увлечении грезами наяву, ибо весьма вероятно, что они принесут ей неудовлетворенность реальной жизнью.

— Шарлотта, я принесла твою шаль, — сказала Энн и прикоснулась к ее руке. — Не напрягай зрение.

Там написано, там написано… Тьма наполнила холодный весенний сад, и письмо в ее руке превратилось лишь в бледный силуэт, похожий на большого ночного мотылька. Но теперь она знала его сроки на память.

Литература не может быть делом жизни женщины, и не должна им быть. Чем больше она занята положенными обязанностями, тем меньше у нее свободного времени для сочинительства, даже в качестве благородного отдыха и развлечения. Вы еще не были призваны к этим обязанностям, и когда это случится, ваше стремление к известности ослабнет…

Шарлотта почувствовала легкую слабость и решила, что это, должно быть, простое следствие нехватки крови в сердце, потому что вся ее кровь в продолжение часа или больше была в ее кипящих, пульсирующих щеках, в патологическом румянце стыда.

Итак, вот долгожданный ответ, начертанный, будто заповедь, на удивление угловатым почерком Саути. Почему на удивление? Просто все в нем представлялось Шарлотте безмятежным и округлым: великий поэт, близко знакомый с Колриджем[33] и Вордсвортом, богатый годами и почестями, обладающий умом глубоким и блестящим, как сокровища Озерного края. Она во многом ошиблась. Она даже представляла его лик, благородный, покрытый морщинами, но в то же время сохраняющий детскую живость. Теперь в ее глазах кесвикский мудрец носил суровое, точеное лицо папы; и казалось вероятным, что, в какую бы сторону она сейчас ни повернулась, на нее отовсюду будет смотреть это лицо. Бесконечность пап, нащупывающих часы, ожидающих, чтобы она вернулась на свое место.