Тень Сохатого

Увидев на конкурсе настоящую красавицу, он и впрямь поверил, что влюбился. Да в нее и невозможно было не влюбиться. Она была настоящим и стопроцентным воплощением всего лучшего, что только может быть в женщине. Красивая, стройная, изящная, с лицом, источающим загадку и обещающим неземные блаженства. Именно такой Боровский ее увидел в первый раз. И такой она запала ему в душу. И тогда же Генрих твердо решил для себя, что обязательно женится на этой женщине. Чего бы это ему ни стоило.

Но в ночь накануне свадьбы Боровскому вновь приснилось лицо, которое приходило к нему в сновидениях все последние годы. Но на этот раз оно было еще грустнее и еще недостижимее, чем всегда. Проснулся Боровский в холодном поту. На него вновь накатила тоска. А помимо этого в измученное сердце Боровского закралась паника. Что, если он снова окажется не на высоте? Что, если все его нежные чувства к этой девушке — просто суррогат, заменитель чего-то более главного, что предназначено ему судьбой? Что, если истинная любовь прячется от него в этих тоскливых снах, одновременно маня его к себе и отталкивая?

И тогда Боровский сказал себе: «Мне нужен перерыв, чтобы обдумать все, что со мной происходит». Он решил отменить свадьбу, но увидел пылающее от волнения и сладостного предчувствия лицо невесты, ее лучистые глаза, ее смущенно-радостную улыбку и не решился.

На свадьбе Боровский вел себя просто по-свински и вполне это сознавал. Он намеренно напивался, чтобы оказаться к ночи совершенно «недееспособным». Это была хоть какая-то передышка. В глубине души Боровский вполне сознавал, что совершает глупость, что проблему таким образом не решишь, но ничего не мог с собой поделать.

Оказавшись в постели, он попытался сразу же уснуть, но, видимо, был недостаточно пьян. Уснуть не удавалось. Он слышал, как жена подошла к кровати, чувствовал ее взгляд на своей спине, потом она села на край кровати, и сердце у него замерло.

— Геня… — услышал он ее тихий голос. — Геня, ты слышишь меня?

Боровский сделал вид, что не слышит, лишь хрипло вздохнул и невнятно бормотнул себе что-то под нос, притворившись пьяным и сонным. Жена положила ему руку на плечо и заговорила вновь:

— Геня, ты уже спишь? Или…

И вдруг, непонятно почему, рука жены, лежащая у него на плече, вызвала у Боровского приступ отвращения, словно это было нечто чуждое ему, противное его естеству. Он непроизвольно дернул плечом, сбрасывая ее руку.

Потом была тишина. Боровскому стало нестерпимо стыдно. Ему показалось, что он расслышал в тишине тихий всхлип жены. Он не выдержал и повернулся к ней.

— Ты знаешь, зая, я что-то неважно себя чувствую, — выдавил он из себя, уже не притворяясь пьяным. — Давай отложим это дело на завтра, хорошо?

И на этом все кончилось.

На следующий день Генрих вновь, в который уже раз, пытался понять, что же с ним происходит? Никакого отвращения к жене он не испытывал, почему он сбросил ее руку, он не мог для себя объяснить. В его воображении и в его памяти она по-прежнему была удивительно свежа и привлекательна. Тогда почему он не смог заняться с ней любовью? Неужели всему виной лишь страх оказаться в постели несостоятельным? Но ведь не импотент же он! У него вообще отличное здоровье. Расскажи Генрих о минувшей ночи своему другу Риневичу, того бы разобрал смех. Так в чем же тут проблема?

В конце концов, Боровский решил, что все это просто дурь, от которой необходимо поскорее избавиться. Главное, забыть обо всех страхах и начать действовать. Ну не получится сразу, так получится потом. Сколько можно бояться? Пора становиться нормальным человеком — взрослым, сильным, здоровым мужчиной. Таким, как Алька Риневич. «Вот у кого с женщинами нет никаких проблем», — с завистью подумал Боровский.

Однако ближе к вечеру на него опять накатила тоска с примесью тревоги и страха. Он позвонил жене и, стараясь, чтобы его голос звучал бодро и непринужденно, сообщил ей, что задержится на работе, и посоветовал ложиться спать без него. Все это было глупо, и Боровский отдавал себе в этом полный отчет, но… ему нужно было еще немного времени, чтобы прийти в себя.

— Вот теперь я вижу, что нравлюсь тебе, — прошептала жена, почувствовав его возбуждение. — Ты представить не можешь, как много это значит для меня.

Внезапно Генрих почувствовал себя уверенным и сильным. Он чувствовал… нет, он твердо знал, что сегодня все будет так, как надо. Отныне никаких промашек и проколов. Отныне он будет таким же, как другие мужчины. Таким же, как Алька Риневич.

Боровский притянул жену к себе, впился поцелуем в ее губы, затем поднял ее на руки (она охнула от неожиданности и рассмеялась) и понес в спальню.

4. Только не сглазить!

Взяв в руку графин, Риневич посмотрел на Боровского, широко улыбнулся и весело спросил:

— Ну что, старик, вроде мы справились, а?

— На все сто! — подтвердил Боровский.

— Тогда давай по первой не закусывая.

Риневич разлил водку по рюмкам. Поставил графин, взял свою рюмку, поднес ее к носу, понюхал и сладко зажмурился.