Тень стрекозы

Здание приюта было очень старым. Когда-то это был дом купца Мытищева, потом он отдал его под странноприимный дом. На территории кладбища, рядом с которым жил купец, стояла церковь XVI века с чудотворной иконой. Чтобы увидеть ее, в праздники сюда собиралось огромное количество народа, так что дар купца был весьма кстати. После революции церковь взорвали и на ее месте воздвигли памятник революционерам, погибшим в царских тюрьмах, а в доме попеременно были то конторы, то фабрика игрушек и, наконец, мастерская по изготовлению памятников. Кладбище, которое оказалось в черте города, вызывало постоянные споры. Никто не знал, что с ним делать. Предлагали превратить его в парк, но идея была настолько бредовая даже в те годы, что не прижилась. Потом предлагали восстановить церковь, но с этим тоже не спешили. Пока велись споры, кладбище продолжало существовать само по себе. На нем до сих пор иногда хоронят, конечно, тех, чьи родственники упокоились здесь ранее, и если позволяет место. Судьба странноприимного дома сложилась удачнее. Еще несколько лет назад это были развалины с обитаемым правым крылом, теперь я старое здание узнала с трудом: трехэтажное, с двумя восстановленными башнями из красного кирпича, на окнах стеклопакеты, дубовые двери. Ковалев прав, в спонсорах недостатка явно нет.

— Впечатляет; — кивнула я, въезжая на стоянку рядом с домом.

Вековые липы нависали над кирпичной оградой. Тишина здесь просто завораживала, хотя оживленная дорога проходила всего в двух десятках метров отсюда.

— Вот что, — сказала я Ковалеву. — Жди меня в машине. Одно дело я лезу и мешаю следствию, другое дело ты.

— Но… — начал он, но я уже шагала к дубовой двери. — Обойди с той стороны, — крикнул он мне вдогонку. — Там служебный вход. Назовешь свою фамилию.

Служебный вход выглядел скромнее, рядом с дверью звонок. Я позвонила и стала ждать. Минуты через три дверь приоткрылась, и я увидела не дюжего санитара, а худенькую старушку в белом переднике и косынке.

— Здравствуйте, — сказала она приветливо.

— Мы договаривались с главврачом, моя фамилия Алексеева.

— Проходите. Я сейчас все узнаю.

Здесь была крохотная приемная, женщина заперла входную дверь, улыбнулась мне и ненадолго ушла. Я разглядывала рисунки в рамках, которые украшали стены, и вдруг.., выразить свое тогдашнее состояние словами очень трудно. Я смотрела на рисунок перед собой, а по спине шел холод. И чувство такое, точно волосы встали дыбом от ужаса. Чем меня мог так поразить абстрактный рисунок? Разноцветные всполохи, которые всасывало в огромную воронку…

Я закрыла глаза, заставив себя дышать ровнее, потом вновь их открыла. Рисунок как рисунок. Но чувство животного ужаса не проходило, более того — оно усиливалось.

— Опять какая-то чертовщина, — пробормотала я.

Наконец старушка вернулась.

— Идемте, я вас провожу, — сказала ласково.

— Чьи это рисунки? — спросила я.

— Наших пациентов. Им очень полезно рисовать. Я тоже рисую, — вдруг сказала она и смутилась. — Успокаивает.

— А вот этот рисунок вам нравится?

Женщина взглянула на него и кивнула равнодушно.

— По-моему, получилось красиво. И рамка хорошая. Это у нас Василий Кузьмич столярничает. Кабинет главврача на первом этаже, вон туда, по коридору. Ангелина Павловна у себя.

— Спасибо, — поблагодарила я, женщина кивнула.

Дверь была снабжена стандартной табличкой. Я постучала и после разрешения вошла. Ковалев предупредил меня, что договорился с врачом о небольшом интервью, а уж там мое дело, как вывести разговор на интересующую меня тему.

Главврач — дама лет пятидесяти, хрупкая и очень красивая — встретила меня счастливой улыбкой. Не психушка, а райский уголок! Мы познакомились, я сообщила о цели своего визита и задала несколько общих вопросов: история возникновения приюта и прочее. Оказалось, что попасть сюда не так просто. Благотворительность имела место, но это скорее клиника для богатых психов. Хотя и с психами вышла неувязочка: пациенты в основном люди, нуждающиеся в тишине, уединении и особом уходе. Теперь улыбки персонала становились понятны и больше не вызывали нервного тика.

— Сколько у вас пациентов? — спросила я.

— Сейчас двадцать три. Большинство живет здесь по несколько месяцев, некоторые уже несколько лет. Для общества эти люди опасности не представляют и могут покинуть приют в любое время.

— Можно взглянуть на палаты? — спросила я.

— Конечно. Идемте.

Палаты были небольшие, одноместные и напоминали больничные, хотя им и пытались придать, так сказать, домашний вид. Та, в которую мы заглянули, была пуста.

— Здесь есть общая комната. Там собираются посмотреть телевизор, поиграть в шахматы или просто поговорить. Вот, взгляните.

Гостиная выглядела образцово. Двое старичков в халатах разглядывали стену перед собой. Еще двое сидели за шахматным столом, один вроде бы спал, опершись рукой на шахматную доску, другой шевелил губами.

— Кто выигрывает? — с умильной улыбкой спросила Ангелина Павловна, наклонившись к нему.

Дедок посмотрел с испугом и ответил:

— Совершенно мерзкая погода. У меня ноет пятка. Всегда ноет, когда мерзкая погода.