Тень стрелы

«Он точно, точно сумасшедший. Что он городит?! Он сказал – „Чойджал по-нашему“. Эрлик – по-монгольски. Чойджал – кажется… по-тибетски?..»

– А я, по-вашему, кто?

Маска помолчала. Потом медленно повернулась к двери харчевни, и Иуда увидел ее в профиль – с красной колотушкой носа, с торчащим, вроде слоновьего бивня, позолоченным клыком.

– А вы – любовник утренней зари. Когда ваш Священный Пестик входит в Нефритовый Чертог, я с удовольствием наблюдаю это.

«Утренняя заря, Катя, Катя. Что за черт, кто за нами наблюдает?! Когда?!»

– Что вы хотите от меня?

Его осенило, прежде чем он услышал ответ. Он уже знал, что маска скажет.

– Денег, – сказал Жамсаран.

Взял трубку, принесенную разбитной китаянкой. Сделал затяжку. Разогнал дым рукой.

– Вот как? Так банально? Так пошло? Денег – за что? За вашу тайну? За выдачу главнокомандующего именно вам и никому другому?

– Да. За тайну. За ее лицезрение. Я посвящу вас в нашу религию. Вы увидите капище, наш тайный храм. Вы выдадите мне Унгерна. Вы вкусите священный эликсир в награду за вашу доблесть.

– И стану бессмертным?

– И станете бессмертным.

Иуда испытывал сильнейшее головокружение. Минута – и он свалится головой в медный поднос, уронит бутылку, разобьет миску.

– Не верю. Ни единому слову не верю. Зачем я буду давать деньги мошеннику? Проходимцу? Кто поручится мне, что весь этот маскарад – не обычное надувательство?

– Я. Я знаю, что у вас есть деньги. Неужели вам не хочется стать бессмертным?

Музыка все звенела. Он вскинул голову. В опийном серо-сизом дыму, вдалеке, в другом конце зала, он увидел: на столе, будто в лодке, скрестив ноги, сидит голая китайская девочка, еще младше, чем малолетняя проститутка-прислужница, совсем малышка, держит в руках странный инструмент – круглый сухой выдолбленный шар тыквы, длинный гриф, три струны. Девочка, сосредоточенно наклонив черноволосую головку, щипала струны. Между ее скрещенных ножек смутно розовела, переливалась влагой ее полуоткрытая женская раковина. Лишена ли она девственности? Пряная приманка для тех, кто потерял вкус к жизни. Звук от дергаемых тоненькими пальчиками струн плыл в мареве тайной опиекурильни, таял, исчезал за кромкой бытия.

– Это ваши сказки. Никакого бессмертия нет. Простите, но я вправе посчитать вас за сумасшедшего.

– Мне вас жалко. – Красные зубы маски весело скалились. – Вы теряете шанс.

– А если я вам дам денег… допустим… то вы откроете мне и секрет приготовления эликсира?

– Нет. Этого секрета я вам не открою. Эта тайна должна уйти вместе со мной. Я могу передать ее из рук в руки только в одном случае.

– В каком?

«Водки бы еще. И упасть лицом в стол. Или кто-нибудь кипятком плеснул бы в лицо, ошпарил, чтобы сразу отрезвить».

– Если тот, кому я ее должен передать целиком и полностью, примет нашу веру, пройдет обучение и посвящение в одном из наших тайных монастырей и сам научится убивать во имя бессмертия. Вы готовы сделать это?

Красные зубы, черепа в ушах. И никому дела нет. Все обкурились опия. Это видение, Иуда, видение. Прочти скорей «Богородицу», и видение исчезнет.

– Откуда вы знаете, что у нас есть деньги?

– Один из ваших людей – мой друг. Я с ним беседую иногда.

– Позвольте спросить вас, на что вы употребите деньги, если мы вам их заплатим в обмен на вашу священную тайну?

Последние слова Иуда произнес с еле слышной издевкой. Маска качнулась в опийном дыму, как красная окровавленная голова, подвешенная на веревочке к потолку.

– На покупку меда и на вывоз из лагеря Унгерна в тибетские монастыри хранящихся у него сокровищ.

– Сокровищ? – Иуда ухватился рукой за стол. Все плыло, качалось перед глазами.

– Я и так вам слишком много сказал. А мог бы и не говорить. Мы с вами играем в бессмертие? Или не играем? Ставим Унгерна на кон?

Голая смуглая девочка, тая в дыму, щипала струны. Китаянки медленно плыли вдоль столов, разносили еду, питье и трубки с опием. Одна из девочек опустилась на корточки рядом с его соседом, сидящим справа на лавке; девочка медленно расстегнула ремень брюк мужчины, и тяжелая медная пряжка громко звякнула о доску лавки. Иуда отвернулся. Ловкие пальчики, теплые губы. Ему казалось – это его, его восставшей жадной плоти, а не другого, истомно, быстро касается язык, похожий на розовый лепесток.

Он едва не застонал. Сдержался, зажал рот рукой. Девочка стала перебирать струны чаще, быстрее, музыка превратилась в птичий клекот.

– Я подумаю. Как я с вами свяжусь?

Ему показалось – маска хохочет, сотрясается от хохота.

– Через того же связного. Вы сыты? Пьяны?

– А вы, похоже, голодны?

– Может, водочки? И жареную змею на закуску?

Девочка принесла еще маленькую зеленую бутылку на подносе, блюдо крабов, выловленных на Желтом море, и горячее – жаренную кусочками змею в красном соусе. Иуда, как зачарованный, следил, как Жамсаран, одной рукой слегка приподняв маску над подбородком, открывает рот и пьет, потом закусывает. Он рассмотрел, что бессмертный докшит безбородый, гладко выбрит, и шея и кадык у него смуглые, медно-коричневые, цвета свежеслитого из сот меда.